несколько слов о ватерлоовот. моя гордость, май бейби, май прешас. самый длинный мой фик ЭВЕР, этот текст невероятно сложно писался, еще ни один текст в моей жизни не писался так легко, эти утверждения не противоречат друг другу. ни в один фик я не вкладывалась так, как в этот, и ни один не значит для меня больше. пока. люблю его невероятно. все, что хотела сказать о старбаксе, вот здесь.
увидела заявочку и поняла, что мы созданы друг для друга. пока писала, думала, не смогу, потому что было слишком, было невозможно, но в итоге просто не смогла не дописать.
лейдис энд джентльменс, ай праудли презент ю.

Название: Пандора (1954)
Бета: autodofe
Размер: миди, 11 675 слов
Пейринг: Стив Роджерс / Джеймс «Баки» Барнс
Категория: джен, преслэш слэш это, правильно пнули хд
Жанр: дарк, драма
Рейтинг: NC-21
Предупреждения: графичное описание убийств, пыток, хирургических операций, физического и психологического насилия. А также спойлер.погребение заживо.
Краткое содержание: «Я хочу узнать, почему я»: Баки вспомнил все, кроме того, что сделала с ним ГИДРА, чтобы превратить его в Зимнего Солдата. Чтобы найти ответ на главный вопрос, ему нужна помощь Стива.
Примечание: текст написан по заявке с инсайда.заявке с инсайда: «Баки/Стив, мучения Баки без сексуального насилия, но с любой расчлененкой и кишками. Хочется очень много мучений Баки в ГИДРЕ. С момента падения и после всех операций, издевательств. Баки отмороженный и без памяти не только благодаря криокамере и опытам, но и как реакция на мучения – Зимний Солдат – это Баки, который "ушел в себя" так глубоко, что не чувствует боли и не помнит себя. Много комфорта от Стива. Кинк на тщательно скрываемый страх Баки перед врачами и мастерской Тони Старка, на уход Баки в себя, как только он оказывается в стрессовой ситуации. Основная фишка - Баки "тонет" в Зимнем Солдате, и Стив помогает ему выплыть. Так, как Зимний Солдат когда-то вытащил Стива». Условия заявки были частично изменены.

Баки не давал о себе знать несколько месяцев. А потом прислал координаты.
«И захвати нормальной еды».
Так Стив оказался в Аризоне.

На дорогу ушло три дня – он мог бы быстрее, но не хотел привлекать внимание. Еще больше внимания. На случай, если среди остатков системы безопасности за ним кто-то следил. Сразу ли он об этом вспомнил?
Где-то на границе штата Пенсильвания.
Баки ведь ждал его. Стив правила-то с трудом вспомнил. Их правила. Не вспомнил бы – кинулся бы навстречу как к любовнику и все испортил бы; в конце концов, если любишь кого-то так долго, а потом смиряешься с потерей, сложно вспомнить, что из того, что причиняет боль, было на самом деле, а что – лишь въевшееся сожаление об упущенном.
В воспоминаниях он как раз начал путать реальность с желаниями. Баки вернулся вовремя.
В городке Спасение, в сорока милях от места, которое указал Баки, Стив купил три пачки макарон с сыром, несколько банок паштета, яблоки, десяток кукурузных початков, банку растворимого кофе, пару десятков банок готового супа, хлеб для тостов и три упаковки бекона. Сумка, которую он в спешке захватил с собой в Нью-Йорке, была полупустая, но в Спасении как дополнение к продуктам все равно пришлось купить рюкзак. Стив надеялся, что угадал, что взял достаточно нормальной еды – а если что, думал он, всегда можно будет вернуться. Не так далеко.
Но этого им обоим должно было хватить как минимум на пару недель.
Аризона встретила его пустынным ветром в лицо. Аризона встретила его песком в глаза, призрачным маревом на горизонте, нескончаемыми просторами, сосущим предчувствием опасности где-то под ложечкой; он порадовался, что еще в Неваде купил шлем и не забывал сверяться с навигатором.
Навигатор увел его с дороги в пустыню.
«Музыку бы», – вдруг подумал Стив. Ветер свистел в ушах, пустыня молчала, и музыки действительно не хватало.
К воротам военной базы в глубине каньона он подъехал, когда солнце уже почти скрылось за горизонтом. В чернильной тьме оранжевые отблески ласкали край неба, как изголодавшийся огонь.
Баки ждал его у ворот.
– Эй, – кивнул он, как только Стив заглушил двигатель. – Быстро ты.
– Привет, – выдавил Стив, стянув шлем. Всю дорогу подбирал слова – и вот, пожалуйста, все еще не знал, что сказать. – Баки.
– Добро пожаловать в Форт Луисвилль, – ухмыльнулся Баки, насмешливо салютуя ему сквозь наползающий туман. – Население – два человека. Теперь. Чувствуй себя как дома.

Форт Луисвилль оказался вовсе не заброшенной военной базой, как Стив подумал было, увидев проржавевшие ворота. За декорацией из пары обветшалых первых строений Форт Луисвилль оказался вполне современной военной базой. А в обветшалых строениях скрывались ракетные установки и отряд быстрого реагирования, когда еще было кому реагировать.
Баки не сказал ни слова, только бросил через плечо кривую, чуть виноватую улыбку, когда они миновали блокпост. Баки и не нужно было ничего говорить.
Баки провел его по пустынным улицам, мимо казарм, кухни, оружейной, к темному одноэтажному строению у самого подножия горы. Он шагал плавно, раскованно, даже малость развязно, легкой походкой солдата, который только пару часов в увольнении и пытается вспомнить, каково это. В левой руке Баки нес дробовик – скорее, дань привычке, чем предчувствие опасности. Форт Луисвилль был пуст и безопасен. В темноте аризонской ночи форт Луисвилль, темный и безмолвный, был все равно что призрак.
– Это гараж, одни военные джипы, толку от них никакого, вмиг заметут. Это казармы – они стояли пустыми, когда я нашел это место, и – о, а это клуб! Для настоящих парней. Боксерские груши и штанги, а также комната с бильярдным столом, комната для покера и комната с порнухой – к твоим услугам. Если захочешь развлечься.
На Баки были свободные камуфляжные штаны, черная майка и пустые – Стив успел заметить и проклясть свое любопытство и острое зрение – жетоны. Металл левой руки слабо поблескивал в свете восходящей луны. Отросшие волосы закрывали позвонки на шее – но когда Баки встряхивал головой, или оборачивался, или когда ветер легко трепал его волосы, Стиву удавалось разглядеть грубый, неровный шрам.
У Стива чесались ладони.
Хорошо, что у него было три дня.
– Ну вот, – сказал Баки, остановившись перед темной металлической дверью. – Пришли. Ритц Карлтон Аризона, Кэп, пятьдесят две звезды, позвольте взять ваш багаж.
– Джакузи есть? – спросил Стив, перехватывая сумку левой рукой и кивая на дверь. Баки хмыкнул, взялся за ручку здоровой рукой; дверь распахнулась бесшумно, открыла проход в темноту.
– Нет джакузи, но есть приветственное шампанское. И шоколадка на подушке.
– Тогда только пятьдесят звезд, – серьезно откликнулся Стив. И шагнул в темноту.
Баки закрыл за ними дверь с мягким, глухим щелчком.

– Вообще-то, приятель, ты спятил, – доверительно сообщил Баки, отпивая шампанское. Стив свой щит был готов поставить, что Баки не мог опьянеть; но шампанское было вкусное. Слишком сладкое, может. Но вкусное.
Им пришлось спуститься на три этажа, прежде чем Баки перекрыл выход и включил свет. Еще на два этажа ниже оказалась жилая зона – полноценная, с небольшой кухней, гостиной с кожаным диваном и огромным экраном на стене и парой комнат с двухэтажными койками, укрытыми флисовыми пледами. «Номера повышенной комфортности», – ухмыльнулся Баки на пороге одной из спален, отобрав у него сумку и закинув под койку у дальней стены. «Для ученой элиты. Ты у нас не ученый, но так уж и быть, из уважения к твоим заслугам перед страной».
В желтом электрическом свете гостиной Баки выглядел нездоровым – даже загар, позолотивший его, не скрывал ни осунувшегося лица, ни темных кругов под глазами, ни шрамов, змеящихся от крепления на левом плече. Загар, ласковый поцелуй Аризоны, даже подчеркивал все, что Стив, может, и не заметил бы раньше: на потемневшем лице светлые, живые глаза Баки выделялись, как осколки сланца на рыжем песке, или как что-то чужеродное, искусственное, чему места в пустыне было быть не должно. Как металл.
– Точно спятил, – глухо хохотнул Баки и залпом опрокинул в себя оставшееся шампанское. – Сбрендил. С катушек съехал. Поперся черт знает куда вслед за безумным убийцей, вошел в его логово безоружным, а когда он предложил тебе выпить, даже не посмотрел, что он там тебе наливает. Рисковый ты парень.
Стив улыбнулся в кромку бокала.
– Такой уж я, – ответил он, нарочито просмаковав глоток. – Верю друзьям.
Баки сжал зубы. Желваки выступили, выделились, дернулись пару раз и замерли; на лбу прорезалась морщинка, ресницы дрогнули, и Стив почти забыл обо всем. Почти потянулся к его лицу. Столько времени прошло, столько раз он закрывал глаза и видел это лицо искаженным от крика; даже если не брать во внимание ни вдруг прорвавшуюся от знакомой, легкой манеры Баки держать себя сентиментальность, ни то, чего он называть не хотел, его сводило от необходимости дотронуться, сейчас, здесь, убедиться, что он не сошел с ума, не лежит где-нибудь в подземельях ГИДРЫ, обдолбанный галлюциногенами. Что Баки здесь. Что Баки никогда не умирал. Но он слишком хорошо помнил, как в предыдущую их встречу Баки от него отшатнулся.
Так что он крепче сжал ножку бокала и просто улыбнулся.
– Говорю же, – Баки щелкнул языком и отвел взгляд. – Псих. Совсем не изменился. Да тебя и ледяная могила не исправит, а, Стив?
На Стива алкоголь не действовал – он пробовал достаточно раз, чтобы убедиться наверняка. Он не мог опьянеть и почти забыл, каково это, но в сердце вдруг разлилось тепло – в сердце, вокруг него, по всему телу. Баки сидел вполоборота, чуть сгорбившись, опустив сцепленные руки между разведенных коленей, на его щеках пробивалась щетина, губы изогнулись в усталой печальной улыбке. Баки был рядом – так близко, что Стив мог коснуться его бедра коленом, если бы сдвинул ногу на пару дюймов.
«Держи себя в руках, Капитан».
– Тебе я буду верить всегда, – сказал он, стряхнув наползающую неловкость. – И ты сам такой же. Мы с тобой…
– Одной крови, – глухо хмыкнул Баки и разлил по бокалам остатки шампанского. – Посмотрим. А пока… За встречу.
– За встречу, – отозвался Стив.
Они выпили.
Баки поднял на него взгляд. Его глаза неестественно, почти лихорадочно блестели.
– Скажи, что ты додумался купить макароны с сыром.

Баки приготовил ужин, выключил свет, а потом они посмотрели кино. Вот так просто.
«Джентльмены предпочитают блондинок».
Ужин – пресловутые макароны и наспех сделанный из остатков припасов Баки овощной салат – был на вкус как отсыревший картон. До кино никому не было дела. Они сидели рядом, механически пережевывая еду, и смотрели, как на экране мельтешат черно-белые фигуры; в особенной, глухой тишине издевательски нормальной гостиной, погребенной под толщей земли, каждый звук звучал глубже, объемнее, отдавался в ушах гулким эхом. Визгливый смех, резкая какофония музыки, чужие голоса – за всем этим Стив даже мыслей своих не слышал. Он делал вид, что следит за сюжетом, а сам не мог разобрать ни слова.
Баки иногда улыбался – призрак улыбки скользил по его лицу, а на экране не происходило ничего смешного. Он сидел очень тихо, почти не двигался, но то и дело сжимал зубы, будто был готов закричать. Стив искоса смотрел на него и старался не представлять, что скрывалось за его застывшим, потяжелевшим взглядом.
Стив знал, что Баки позвал его не на дружескую вечеринку посреди пустыни – как бы ни хотелось ему думать, что Баки не выдержал и соскучился, правда была у него перед глазами. За обманчивой легкостью, за улыбками, за шутливыми словами и знакомыми повадками бруклинского сердцееда и души компании Джеймса Барнса было напряжение, острое, как натянутая проволока. Что бы ни скрывалось здесь, в подземной лаборатории базы Форт Луисвилль, Аризона, Баки оно пугало. Сильно пугало.
В последний раз таким Стив видел его на войне.
Но в этом был смысл: и в безвкусной еде, и в дурацком фильме, и в навязчивой нормальности – в их обстоятельствах уж совсем ненормальной. В этом был такой же смысл, какой был в том вечере 42ого, когда Баки допоздна таскал его по улицам – от самого Стейтен-Айленда, через весь Нью-Йорк, через душные бары и танцевальные веранды ресторанов, по Бруклинскому мосту, в порт, в доки, кружным путем до дома через темные, пропахшие рыбой и виски переулки. Баки тогда шутил, не переставая, сыпал остротами, как в тот день, когда пригласил на свидание свою первую девчонку, говорил, говорил, говорил, а на Бруклинском мосту вдруг замолчал – шагал рядом, то и дело задевая плечом, и слушал про фламандскую живопись. Стиву очень уж хотелось поделиться символизмом.
«Вот поэтому у тебя и нет девушки», – поддразнил Баки, когда они подошли к дому. А потом поднялся на пару ступенек по лестнице и, не оборачиваясь, добавил тем же тоном: «Кстати, я отправляюсь в Европу».
К этому Стив был готов. К чему не был – так это к тому, что не успел последовать за ним.
Он так и не смирился. И вот куда это привело – привело их обоих, живыми и изменившимися, семьдесят лет спустя. К фильму про джаз на огромном экране в гостиной жилого отсека для ученых в секретной подземной лаборатории Форта Луисвилль.
– Стив, – тихо позвал Баки.
– Мм? – отозвался Стив и только тут заметил, что пялился на Баки – пялился, наверное, всю свою прогулку по прошлому. – Извини. Отличный фильм.
– Он закончился, – мягко кивнул Баки на посветлевший экран, на котором светилось меню. Баки не выглядел недовольным. Он выглядел как человек, который только что на что-то решился. – Я бы предложил тебе пойти спать. Но. Нам нужно поговорить.
– Тебе нужна помощь.
– Да. Я хотел бы сказать, что соскучился, но...
– Я не в обиде, – честно ответил Стив. – Я понял. Выкладывай.
Баки глубоко вдохнул, медленно, с шумом выдохнул, покрутил в руках пульт от DVD-плеера.
– Форт Луисвилль – закрытая тренировочная база для будущих специальных агентов Щ.И.Т.а. И научная лаборатория – мы с тобой сейчас в двух этажах над ней. Лаборатория эта занималась исследованиями различных веществ – знаешь, хрень для допросов и для стимуляции мозговой активности, для экстренного выброса адреналина и все такое. Парни, которые тут сидели до нас с тобой, делали всякие полезные препараты для стражей Америки. Таких лабораторий было много, эта – не выдающаяся. И даже не самая лучшая. Когда твоя подружка слила данные о лаборатории в сеть, Форт Луисвилль посчитали рассекреченным и бросили – перенесли что базу, что ученых туда, где не было риска наплыва туристов.
Стив кивнул. Эту часть он знал.
Баки прикрыл глаза.
– А в семнадцати этажах под нами – еще одна лаборатория. Строго засекреченный центр по разработке… экспериментальных технологий. Здесь разрабатывали оборудование для допросов. Машины, которые позволили бы работать с памятью. Напрямую. Делать все чисто и эффективно – без грязи, без риска, что тот, кого допрашивают, давно наработал иммунитет к сыворотке или научился ликвидировать воздействие. Без сбоев. Чтобы никакая амнезия, никакие блокираторы не помешали раскопать, что нужно. И одну такую машину здесь сделали. Не без проблем, и много кому успели поджарить мозги, пока тестировали, но – сделали. Она работает. Сядешь в кресло – вспомнишь все, даже если не хочешь вспоминать. А машина запишет и выведет на экран. Видео пока так себе, они как раз над этим работали, когда я…
– Ты хочешь вернуть память, – собственный голос царапнул горло. Стив сглотнул. Из всех возможных вариантов – после встречи, после целого вечера, это было единственное, к чему он не был готов.
Баки искоса посмотрел на него и коротко качнул головой – не кивок, но и не отрицание. Его глаза поймали голубоватый отблеск экрана – на мгновение Стив успел увидеть свое застывшее отражение.
– Я хочу понять, почему я.
Баки сказал это спокойно, прежним тихи, уверенным голосом; он даже не изменился в лице, а Стиву показалось, будто его самого вдруг пнули в живот.
– В том, что они сделали с тобой, нет...
– Нет, – Баки резко мотнул головой; непослушная прядь выбилась из-за уха, хлестнула по щеке, по заострившейся скуле. – Послушай. Они ведь не один раз пытались это провернуть: научиться контролировать чужое сознание, программировать – все это. Им не нужен был один солдат, им нужна была армия. Я был пробным шаром, никто не собирался останавливаться, я – был как ты. В каком-то смысле. Только на тебе кончилась сыворотка, а на мне сломалась их теория. На мне-то она сработала. А на тех, кто был после, – нет. Люди ломались, – от того, как равнодушно Баки дернул плечами, у Стива заныло сердце. – Им это и нужно было, в этом-то сбоев не возникало, но вот после слома бойцы были уже ни на что не годны. В худшем случае – пускали слюни, в лучшем – теряли всякую способность к боевым действиям. Падала скорость реакции, тормозили рефлексы, снижалась способность решать тактические задачи, пропадала способность к самостоятельным действиям. На поле боя такие – ну, ты понимаешь. Их пытались тренировать, конечно, но все они – раз за разом – в один прекрасный момент просто вышибали себе мозги. Я особенный. Такие дела. И мне нужно знать почему.
Стив помедлил.
– Я понимаю, – сказал он наконец, когда Баки оторвался от разглядывания кремового ковра и вскинул на него потемневший цепкий взгляд. – Правда. Конечно, я помогу. Я нужен, чтобы запустить машину?
– Ага, – кивнул Баки, но напряжение не ушло – ни из его тела, ни из его глаз. – Я уже попробовал сам. Даже получилось, но я не выдержал долго, нужна фиксация, нужен оператор, чтобы ее активировать, да и вопросы наводящие помогают. Должны помочь. Не знаю. Надеюсь.
– Не выдержал? Баки, это что...
– Конечно, это больно, – Баки посмотрел на него как на идиота. У Стива засосало под ложечкой. – Это же допрос. Никого не волнует, как там тому, кого допрашивают. Это эффективно и все.
– Слушай, у меня есть друзья, – называть Старка другом было преувеличением, но он не отказался бы помочь, в этом Стив был уверен. И был еще Беннер. – Они хорошо разбираются в технике, я спорить готов, что куда лучше этих… из ГИДРЫ, и если мы…
– Нет, – отрезал Баки, вмиг заледенев. – Нет. Если бы мне нужны были твои… друзья, я бы так и сказал. Нет, Стив.
– Но...
– Я не собираюсь позволять людям, которых я не знаю, взбалтывать мне мозги. Хватит, наелся так, что тошно. Тебя достаточно.
– Но я ничего в этом не понимаю, – Стив подался вперед; Баки отклонился, сохраняя дистанцию, сузил глаза, рука дернулась к бедру и замерла в воздухе. Рефлекс, понял Стив. Тело Баки готовилось защищаться, даже если сам Баки и был настроен миролюбиво. – Бак, это опасно. Я не знаю, как это работает, не смогу ничего исправить, если что-то пойдет не так, не смогу помочь тебе, не...
– Сможешь, – Баки махнул рукой и с видимым усилием опустил ее на колено – раскрытой ладонью вверх. – Обращаться с машиной несложно, она же для больших шишек и военных верхов, а они... В общем, управление простое, раз уж я смог разобраться – ты сможешь тем более. Мозги она мне не поджарит – она откалибрована. Ты просто зафиксируешь меня в кресле, включишь ее, а потом – сможешь посмотреть шоу из первого ряда.
– Это опасно, – упрямо повторил Стив. – Что если…
– Ничего, – Баки почти прорычал это слово и перевел дыхание, заставляя себя успокоиться. – Стив, или ты мне поможешь, или вали обратно на Манхэттен. Друзей своих можешь привести, твое дело, хоть всю компанию. Но прежде, чем вы доберетесь сюда, я уйду, и неважно, успею сам узнать, что нужно, или нет. Когда ты притащишь друзей, меня здесь уже не будет. Я сам не знаю, что я увижу, а ты хочешь, чтобы я светил этим перед кучкой ученых и – кто там еще у тебя, шпионы? Да хрен. Я им не доверяю и не буду.
«А мне?» – чуть не спросил было Стив, но вовремя осекся. Зачем заставлять Баки говорить вслух то, что и так было очевидно.
У Баки больше никого не было.
Он вынужден был ему довериться. Если бы был другой способ...
Только его не было. Раз уж Баки позвал Стива.
Стив сглотнул, пытаясь избавиться от застрявшего в горле комка.
– Хорошо. Прости. Сделаем, как ты хочешь. И я обещаю, что никто ничего не узнает. Мне ты можешь довериться. Я правда...
– Хорошо, – Баки цепко, настороженно оглядел его лицо, задержался на глазах, видимо, пытаясь прочитать взгляд. И медленно, через силу расслабился. – Спасибо.
Они помолчали. Стив знал, что не должен был спрашивать, что должен был кивнуть, протянуть Баки руку и, пожмет тот ее или нет, идти спать, и постараться не думать. Но Баки – Баки смотрел на него, словно чего-то ждал.
И Стив не смог не спросить:
– Ты… совсем ничего не помнишь?
– Я не помню себя, – тихо ответил Баки. – Но это не… Я помню факты. Не такой я урод, чтобы ломать тут перед тобой комедию и делать вид, что… Я помню, каким был. Свою жизнь. Тебя. Но чего-то не хватает. Что-то не складывается, я – это вроде бы я, но и… не совсем. Не полностью.
– Не полностью? – глухо переспросил Стив. От неуместной, яростно вспыхнувшей вдруг радости, густо перемешанной с ужасом, зазвенело в ушах, перехватило дыхание.
Баки наклонил голову к плечу знакомым движением и задумчиво прикусил нижнюю губу – он всегда так делал, пытаясь подобрать слова.
– Я ничего не чувствую, – наконец сказал он. – Здесь, – металлическая рука взлетела к солнечному сплетению, – ничего нет. Я помню события, вещи, дни, людей, знаю, что я – Джеймс Барнс, знаю, что я был Зимним Солдатом и что больше не должен… Но здесь ничего нет. И единственное, чего я не помню, – это что они сделали со мной. Чтобы превратить Баки Барнса в Зимнего Солдата. Я упал с поезда – а потом пришел в себя и был уже Зимний Солдат. И я ничего не чувствовал. И до сих пор не могу.
Стив сглотнул.
– Совсем ничего?
– Да нет, – Баки прищурился. – Не совсем. Кое-что есть. Единственное, что вызывает чувства – это ты. Когда я вижу тебя, или вспоминаю тебя, я чувствую…
– Что?
– Боль, – твердо сказал Баки. В его голосе не было ничего, кроме спокойной, тяжелой какой-то уверенности – как раньше в школе, когда он долго думал над ответом, проверял, и перепроверял, и наверняка знал, что не ошибся. – Мне больно.
Стив потянулся к нему прежде, чем успел себя остановить. Под его ладонью шея Баки оказалась горячей; запястья коснулся холодный металл плеча, и от непривычного, чужеродного, неправильного контраста сердце Стива пропустило удар.
Баки не вздрогнул, как Стив ожидал; Баки не отстранился.
Мышцы под ладонью Стива были твердые, как камень.
– Приступим завтра, – спокойным, слишком спокойным голосом сказал Баки. – С утра. Выспись, Стив. Зрелище будет не из приятных.

– Начать придется с конца – я пробовал с поезда, но не могу. Воспоминания заблокированы – вот ведь, я хочу вспомнить, а настоящий Баки Барнс – нет, как тебе? Ладно. Хреновая шутка. Совсем не смешно. В общем, на этот случай у них тоже есть решение, я не первый и не последний, чья память подавлена, так что там есть настройки, чтобы идти с конца. Постепенно подготовим мозг, и он расколется как миленький. Времени, правда, займет, но… Сработает. То, что ты сейчас увидишь, будет последним, что со мной было перед первой миссией Зимнего Солдата.
Машина выглядела на удивление безобидной.
Стив всю ночь проворочался, пытаясь подготовиться, и ждал он почему-то что-то хищное, громоздкое, неуклюжее и пугающее, вроде пыточной установки; он ждал темное, пропахшее потом и кровью помещение, ждал огромные металлические клешни, представлял что-то огромное, похожее на оружие, нацеленное в лоб тому, кто сидел в кресле; он думал, что все будет как тогда, когда он нашел Баки на базе ГИДРЫ.
Когда Баки завел его в просторное, до белизны вылизанное помещение и продемонстрировал простой полупрозрачный шлем, подсоединенный к компьютеру, Стив растерялся. Баки показал ему интерфейс, спокойно, по-деловому объяснил, как запускать программу, как останавливать, как активировать фиксацию, как вывести запись на полный экран и как ее скрыть.
«Если не выдержишь. Зачем тебе на это смотреть».
– Ну, – с мертвенным, кошмарным весельем сказал Баки, усаживаясь в черное лабораторное кресло, – поехали.
Он откинулся на спинку, надел шлем, опустил руки на подлокотники; его лицо казалось спокойным, но грудь вздымалась под черной майкой, пальцы впились в кожаную обивку, и Стиву казалось, что он слышит, как бешено у Баки колотится сердце.
Его собственное колотилось как помешанное.
– Давай же, – нетерпеливо вытолкнул Баки сквозь зубы. – Врубай.
Стив послушался. Металлические оковы бесшумно сомкнулись на руках Баки – на запястьях, на предплечьях, на плечах, обхватили торс, прижав его к креслу. Баки подавил дрожь. Стив свою подавить не смог.
– Подожди, – нервно позвал Баки, когда Стив взглянул на него, приготовившись активировать допрос. – Дай мне – там, на подносе. Дай мне в зубы эту штуку. Чтобы я не откусил себе язык.
На подносе рядом с креслом были и инструменты – чистые, острые, блестевшие в отблесках ярких потолочных ламп. Стив заставил себя не смотреть на них – Баки здесь не допрашивали.
И Баки сейчас меньше всего нужна была его ярость.
– Подожди, – прошептал Баки, когда Стив поднес капу к его губам. – Стив. Еще кое-что. Я могу среагировать… нестабильно. После… Бывают нарушения координации, я могу не сразу вспомнить, где я, или – короче, просто не освобождай меня, пока я не успокоюсь. Что бы я ни говорил. А если я освобожусь и нападу – врежь мне посильнее, не стесняйся.
– Баки, – Стив сглотнул вмиг ставшую вязкой слюну. – Сколько раз ты пробовал сам?
– Стив…
– Сколько раз?
Баки раздраженно вздохнул и отвел глаза.
– Пятнадцать, кажется, – пробормотал он. – Или вроде того. Я не особо считал. Какая разница-то.
– И после какого написал мне?
– После последнего, – огрызнулся Баки. – Уж прости, что не приглашал тебя смотреть, как мне перекраивают мозги, пока не понял, что без тебя точно не выйдет.
Стив выпрямился и еще раз окинул взглядом комнату – болезненно-белые стены, яркие лампы, раковина в дальнем углу, почему-то слишком низкая, как для ребенка. Легкая больничная кушетка рядом с ней, придвинутая к стене, на кушетке – пара полотенец. А за его спиной – белая металлическая дверь; и только сейчас, когда дверь была закрыта за ними, Стив увидел вмятины. Будто кто-то со всей силы бил ее кулаком. Сверхъестественно сильным кулаком.
– Ты пейзаж рисовать собрался? – зло рыкнул Баки. – Стив, не тяни. Раньше начнем – раньше я вылезу отсюда.
Он прятал страх за злостью, но Стив услышал его – почувствовал всем телом, как удар ножом, прямой и точный, в самое сердце. Когда Баки найдет, что ему нужно, им о многом придется поговорить, но сейчас...
Баки смотрел на него почти умоляюще. Рвано, коротко дышал, то и дело сглатывал, на висках выступили капли пота. В безжизненном свете лабораторных ламп его бледность казалась восковой.
Баки ждал.
Стив дал ему закусить капу и отошел к столу. Баки проводил его расширившимися, полубезумными от сдерживаемой паники глазами.
– Готов? – спросил Стив.
Баки кивнул – несколько раз, коротко и резко, как через боль.
Стив запустил машину и включил запись.

Протокол восстановления №357-29. Запись от 6.07.2015.

Баки стоял посреди комнаты – полутемной, с низким потолком, перед тюремной решеткой. На нем была простая черная майка, штаны от военной формы, тяжелые ботинки; волосы едва прикрывали шею. Металлическая рука тускло блестела в грязно-желтом свете прикрепленных к стене фонарей.
Баки стоял перед решеткой, но он не был в камере – он был свободен. За решеткой были трое – мужчина, женщина и маленькая девочка, ей с трудом можно было дать шесть лет. Девочка плакала, тихо, с гнусавыми всхлипами; женщина, вцепившись в нее, баюкала ее на руках. Мужчина сидел рядом с ними, но при виде Баки тяжело, неуверенно поднялся; его качнуло – женщина вскинула голову и испуганно сжалась, – но он устоял и шагнул вперед.
– Это шпионы, – сказал голос за плечом Баки. – Враги ГИДРЫ. Они собирались украсть информацию, которая уничтожила бы сотни людей. Если бы у них получилось, это нанесло бы непоправимый удар нашим планам. Оставаясь в живых, они представляют угрозу.
Мужчина дернулся, открыл рот, чтобы что-то сказать; женщина с шипением дернула его за штанину, с ужасом бросила взгляд в сторону решетки, отвела глаза и крепче обняла девочку. Мужчина осекся и молча впился взглядом в человека, стоявшего за спиной Баки.
Человек шагнул вперед, к решетке, звякнул ключами. Высокий, худой, в круглых очках, с залысинами и неестественно кривым носом – не военный, один из ученых. Он распахнул решетку и коротким кивком указал Баки на мужчину.
Баки, не изменившись в лице, покрутил левым запястьем, проверяя работу, и вошел в камеру.
Мужчина отступил на шаг, сместился вправо, закрывая семью собой. Девочка захныкала. У мужчины дергалась левая щека – то ли тик, то ли поврежденные нервы (по щеке тянулся порез), то ли обыкновенная нервная реакция. Женщина ссутулилась, сжалась в комок; ее ладонь, грязная, с обломанными ногтями, скользила по измазанному лицу девочки – искала губы. Женщина думала, что если девочка будет вести себя тихо, это ее спасет. Женщина цеплялась за последнее.
Шея мужчины хрустнула прежде, чем он успел вскрикнуть. Баки приподнял его над полом и ударил об стену, затрещали ребра, женщина взвизгнула, подавилась рыданием, в легких мужчины заклокотала кровь. Его лицо исказилось, перекорежилось как маска – выпученные глаза, раскрытый, нелепо скошенный рот, смявшаяся щека.
Баки ударил еще раз – послышался треск расколовшегося черепа. На стене осталось пятно – кровь, перемешанная с бело-розоватой слизью. Три секунды – раз Миссиссипи, два Миссиссипи, три Миссиссипи – Баки смотрел в его лицо, а потом равнодушно отбросил труп в сторону.
Когда он повернулся к женщине, та закричала. Девочка же, наоборот, замолчала – съежилась на ее коленях, смотрела на Баки влажными, застывшими глазами и беззвучно шевелила губами. Под носом, на щеке, на губах у нее блестела прозрачная слизь – вся перемазалась соплями. Женщина кричала; кричала, обнимая дочь, и судорожно, бессознательно пыталась вытереть ее щеку своим разорванным рукавом. Когда Баки свернул ей шею, ее рука, взметнувшаяся погладить девочку по волосам, безвольно обмякла.
Девочке Баки целых пять секунд смотрел в глаза. А потом схватил ее за ворот платья, поднял над полом и, удерживая на весу металлической рукой, правой крепко, аккуратно пережал ее горло. Она захрипела; завизжала было, подавилась воздухом, засучила ногами, ее маленькие, тонкие, липкие пальцы заскребли по его запястью. Баки смотрел, как она умирала, и на его лице не дрогнул ни один мускул.
Когда она обмякла, он опустил ее на пол, головой на колени матери.
– Хорошо, – возбужденно сказал человек в очках. – Прекрасно. Почему ты убил ребенка?
– Свидетель, – ровным голосом откликнулся Баки. Он встал навытяжку, сложив руки за спиной, и смотрел прямо перед собой. – Фактор риска.
– Да, – человек в очках закивал. – Отлично. Просто прекрасно. Возвращайся в криоблок. Ты хорошо поработал.
Баки вышел из комнаты, не обернувшись.

Стив не сразу смог разжать кулаки.
– Я так и знал, – хрипло выдавил Баки. – Для тебя это слишком.
Он быстро пришел в себя: Стив ждал мучений, ждал паники, но Баки обмяк и затих, стоило ему отключить машину, только неровно дышал и медленно моргал, глядя перед собой. Спустя девять минут он повернул голову, выплюнул защиту и растянул потрескавшиеся губы.
– Это был тест, – сообщил он. – Проверяли мои возможности перед настоящей работой. Стив. Вдох, выдох. Иди сюда и врежь мне, если тебе поможет.
Стив сглотнул и закрыл глаза. Злость, наполнившая его, была едкая, как яд; в ушах отдавалось эхо предсмертных хрипов, перед глазами стояло безжизненное лицо Баки – отсутствие эмоций, с которым он смотрел на убитых, было жутким.
Стив убил бы каждого, кто сделал это с ним. Стив хотел их убить. Так сильно, что руки сводило.
Он с трудом перевел дыхание и заставил тело расслабиться.
Баки изучал его с какой-то печальной, безнадежной решимостью.
– Это был не единственный ребенок, которого я убил. И не единственная женщина. Ты же должен был знать.
Стив освободил его от фиксаторов. Баки осторожно сел, тряхнул головой, что-то прошипел, сплюнул на пол.
– Хочешь, чтобы я защищался? – спросил он.
– Это не твоя вина, – резко сказал Стив. – Не думай даже.
– Ты не думай, – Баки качнул головой и поморщился. – Ты же все видел. Это был я. Я их единственный успешный прототип – не просто же так. Не из-за моего безграничного обаяния и широкой души, это уж точно. Может, что-то во мне… подошло.
– Прекрати, – оборвал его Стив. – Баки. Не делай выводов, пока не узнаешь точно. Я знал тебя всю жизнь, и я уверен...
– Уверен. А как ты, Стиви, можешь быть уверен, что Баки Барнс был тем, кем ты его считал? Что ему нечего было от тебя скрывать? Что внутри него не сидел ублюдок, разглядеть которого тебе мешала твоя непрошибаемая вера в вашу дружбу?
– Я уверен, – отрезал Стив. – И ты увидишь. Увидишь, что я прав.
– Я ничего не почувствовал, – монотонно произнес Баки. – Понимаешь, Стив. Я убил ее, и даже сейчас ничего не почувствовал. Я знаю, что мне... Это неправильно, ведь неправильно, я должен сожалеть, или ужасаться, или возненавидеть себя. Ты же этого ждешь. Но я ничего не почувствовал.
Стив сжал зубы. Руки чесались разбить что-нибудь.
Баки непонятно посмотрел на него, мотнул головой и устало прикрыл глаза.
– На твоем месте, Стив, я бы собрал вещи и свалил отсюда так далеко, как только смог бы. Баки Барнс был твоим другом. Я не хочу… лишать тебя этого. И если дело во мне, если у меня всегда было то, что им нужно, – я буду рад знать, что хоть один человек помнит о Баки Барнсе что-то хорошее.
– Я помню, как ты мочился Джеку Доннелли в портфель, – выпалил Стив. Баки фыркнул от неожиданности и уставился на него, как на сумасшедшего. – И как воровал яблоки у миссис Пиммс. Как стащил у брата выпивку и так напился, что голым выбежал на улицу и орал, что хочешь признаться в любви Мэнди Дельгадо, а потом заблевал ее порог. И как ты заставил меня на спор съесть десяток тараканов.
– Я тоже помню, – растерянно отозвался Баки и перевел взгляд на свои колени. – Стив. Это – то, что ты сейчас видел, – это только начало. Ты не знаешь, что тебя ждет, что мы откопаем, когда полезем глубже, и…
– И ты хочешь, чтобы я бросил тебя с этим один на один. Ну уж нет. Ты позвал меня, потому что я тебе нужен – и я помогу тебе. До конца.
Баки отвернулся и с трудом, пошатываясь встал с кресла.
– Твое дело, – бросил он, отталкивая руку Стива. – Пошли. Покажу, где здесь спортзал. Меня не хочешь бить – найдем тебе замену.
Стив не стал спорить.
Идея была хорошей.

Ночью, когда Стив вышел из тренировочного зала, он услышал со стрельбища звуки выстрелов.
Стрельбище было открытое, располагалось сразу за гауптвахтой. Когда он вошел, Баки не обернулся к нему; только склонил голову, признавая его присутствие, и нажал на курок.
Стив отправился спать.
На столе в гостиной он нашел остывший ужин.

Протокол восстановления №357-30. Запись от 7.07.2015.

Баки стоял перед широким столом с набором оружия: пистолеты, пулеметы, дробовики, винтовки, снайперские винтовки, портативный гранатомет, ножи, гранаты. За его спиной была закрытая тяжелая дверь, и пять солдат с тяжелым оружием; впереди, за ограждением – стрелковая зона и ряд далеких мишеней.
Металлической рукой он поднял пулемет, взвесил на ладони, принял стойку, прицелился.
Первую мишень изрешетило на куски, и только тогда он отложил оружие.
Снайперская винтовка. В голову, в сердце; выстрелы в «десятку», отложить оружие, взять следующее.
Когда мишени закончились, прогудел звонок. В дальнем конце тира распахнулась дверь.
Их было двадцать. У них было боевое оружие, и они вовсе не выглядели беспомощными – опытные солдаты, прошедшие тренировочный лагерь и боевые действия, уверенные, профессиональные убийцы.
Баки оглянулся на сопровождавших его солдат; один дулом автомата указал на стрельбище. Остальные не пошевелились – только в глазах у них вспыхнул жадный, животный интерес.
Баки подцепил правой рукой пару ножей, сунул за пояс, схватил автомат и перепрыгнул через ограждение.
Первому пуля размозжила череп – Баки выбрал оружие большого калибра, – и мозги убитого разлетелись в воздухе кровавым веером, брызнули на лица его товарищей. Один, сморщившись и согнувшись, зашипел – кровь попала в глаз, и Баки выстрелил ему в голову – пуля прошла навылет и вонзилась в сердце стоявшего за ним. Посреди шквального огня Баки двигался со смертоносной быстротой, прямо и резко, будто не замечал опасности; пуля попала ему в грудь, еще одна вонзилась в плечо, но он не почувствовал – или никак себя не выдал. Он методично отстреливал их, одного за другим; перехватывал в воздухе, когда они пытались на него прыгнуть, ломал шеи, ломал спины, прикрывался трупами как щитом и шел вперед. Когда их осталось пятеро, автомат Баки отбросил; одного прикончил рикошет от металлической руки, другого Баки схватил и подставил под выстрел товарища, третьего и четвертого убил броском ножей – прямо в глотку, – и те осели на пол, захлебываясь кровью. Последнему он выдавил глаза – схватил за ворот, запустил в глазницы металлические пальцы, саданул заоравшего солдата головой о стену, раскалывая череп, а потом вытер руку о его форму.
На очистку зоны у него ушло четыре с половиной минуты.
Он остановился посреди залитой кровью комнаты и повел печами, разминая их. Солдаты у двери застыли, нацелив на него оружие.
– Откроется дверь – пройдешь в нее, – напряженно сказал главный, тот, что отдал приказ напасть на солдат.
Баки кивнул. Кидаться на них он не собирался.
Дверь распахнулась. За ней ждали ученые и люди в военной форме; они казались довольными, шумно галдели, но при его появлении замолчали.
– Прекрасно, – одобрил один из военных, слишком молодой для командира, но явный лидер; он обращался к низенькому, неприятному лысоватому мужчине, который движением ладони приказал Баки остановиться. – Вы превзошли себя, доктор.
– Видели скорость реакции? Это, так сказать, «побочный эффект» нашей технологии. Он не только теряет память, но и приобретает обостренные чувства – не буду вдаваться в детали, но воздействие на мозг вызывает «перезагрузку», и в течение некоторого периода времени он видит, слышит и чувствует лучше, чем любой суперсолдат. Каждое обнуление делает его сильнее. В сочетании с его исходными данными это...
– Великолепно, – отозвался военный и с интересом взглянул на него. – Произведение искусства. У него вообще есть недостатки?
– Может быть, – ученый замялся. Военный нахмурился. – Только один. Мы проведем финальный тест, чтобы исключить риск… проявления.
– Уж постарайтесь, – военный улыбнулся. – У меня на него большие планы.

– А ты ведь нашел свою Дею Торис*, – сказал Баки, не глядя на него. – Жаль, что… Время у нас не марсианское. Черт. Прости. Мне жаль.
– Да ладно, – Стив улыбнулся. – Не жалей о моей любви. Это не самое главное. Я ведь смог остановить войну.
– Владыка Земли, – фыркнул Баки, поднимая взгляд к небу. – А я ведь всегда представлял его похожим на тебя. Хотя кто бы в двадцать пятом поверил, что тощий пацан станет сверхчеловеком, но что-то в тебе всегда было.
– Суперсолдатом, – поправил Стив. – Не сверхчеловеком. Сверхлюдей не бывает, будь они хоть полубоги, хоть кто. Уж поверь мне, я знаком с парой. Сила не делает никого сверхлюдьми.
Они поднялись на утес – на плоскую площадку на вершине каньона. В темноте аризонской ночи Форт Луисвилль внизу было не разглядеть – весь его свет был глубоко под землей, в гостиной и в спальнях, в пыточной комнате. Они сидели на холодном камне утеса, подложив под себя позаимствованные с базы военные куртки, и были абсолютно одни. Ни единого огня ни снизу, ни вокруг – только темнота, только пустыня, скалы и ледяные звезды в чернильной глубине над головами.
В звездах и было все дело. Из-за них Баки всегда становился сентиментален. В Баварии, в сорок третьем, во время ночного дежурства он признался Стиву, что завидует его костюму – «Ты становишься другим. Хотел бы я тоже».
«Если умрет Капитан Америка, я буду оплакивать Стива Роджерса – вместе с твоим агентом Картер, даже если никто, кроме нас, и не заметит, что под костюмом сменился герой. Постарайся уж не умереть, а, Стив, хотя бы ради меня».
А может, дело было не в звездах, а в темноте. Некоторые разговоры только в темноте и случаются.
Они поднялись на утес, потому что им обоим нужно было о многом подумать; и потому, что Баки сказал: «Хочу показать тебе кое-что. Для разнообразия – кое-что красивое». Баки хотел показать ему звезды, а теперь вот вспомнил старые книги. Стив рад был вспомнить героя детства – в его фантазиях, правда, Джон Картер всегда сильно смахивал на Баки.
Стив тоже рад был отложить разговор о серьезных вещах. Он не знал, о чем Баки собирался спросить, но у него были к себе собственные вопросы. Баки ждал, что он ужаснется; что он будет злиться, что это будет испытанием – и Стив, не вполне отдавая себе отчет, ждал от себя того же; думал, что смириться с тем, что он увидит в чужой памяти, будет тяжело. Но не было. Ему даже не пришлось убеждать себя, что Баки не виноват. Он увидел убийство своими глазами, но ни секунды не сомневался, кто настоящий виновник.
– Чего только нет, – тихо сказал Баки и откинулся на спину, вытягиваясь на земле. – Боги, другие миры… Парень, который зеленеет от ярости. Суперсила. ГИДРА. А на Марсе ничего нет – ты знал, что они отправили туда робота? Никаких марсианских городов и прекрасных принцесс. Одна пустыня.
– В семидесятых они отправили послание к инопланетянам, – вспомнил Стив. – Это было первое, о чем я полез узнавать, когда немного пришел в себя, – история, а потом космос. Будущее же, я думал, оно… будет другим. Но это тебе понравится: они собрали звуки, музыку, изображения, записали на пластину и отправили в космос. Президентом был человек по фамилии Картер. Он записал обращение: «Мы пытаемся выжить в наше время, чтобы жить и в вашем. Мы надеемся, настанет день, когда будут решены проблемы, перед которыми мы стоим сегодня, и мы присоединимся к галактической цивилизации. Эти записи представляют наши надежды, нашу решимость и нашу добрую волю в этой Вселенной, огромной и внушающей благоговение». А за два года до этого…
– Закончилась война во Вьетнаме, – подхватил Баки. – Ага. Вот где тебе повезло – эту войну ты пропустил. Не думаю, что тебе бы понравилось.
– Это верно, – Стив тоже поднял взгляд к звездам. – А вот еще кое-что смешное: я узнал про это послание, про предложение дружбы, а через две недели на Нью-Йорк напала инопланетная армия. Представь, как я...
– Да уж, – Баки сдавленно фыркнул. – Надеюсь, ты не попытался предложить им дружбу.
– Как-то не сложилось, – серьезно ответил Стив. – Они слишком увлеченно старались меня убить.
Баки тихо засмеялся. Улыбка впервые за все это время действительно изменила его лицо: смягчила, расслабила и даже прогнала из глаз холодную сталь.
У Стива сжалось сердце.
– А если серьезно, Стив, – сказал вдруг Баки, больше не веселясь. – Вот Джон Картер – он делал все ради Деи. Много людей находят смысл в другом человеке. Даже твой дружок Старк вроде нашел.
– Если хочешь поговорить о смысле жизни, нужно было выпивку захватить, – неловко пошутил Стив и поморщился от неуместности, с которой слова повисли между ними. Баки нетерпеливо отмахнулся.
– Я думал, – продолжил он, благородно проигнорировав шутку, – теперь, когда я свободен. Что дальше? В чем смысл? Я много думал и много читал, и… я не знаю. Я ничего не знаю. Знаю только, что хочу жить. Несмотря на все, что я сделал, и то, чего я не помню, я… Даже если я прирожденный убийца или вроде того – если я полный мудак и всегда был хуже, чем ты считал, – я все равно хочу жить. Почему-то.
– Я понимаю, – беззвучно ответил Стив; горло перехватило. – Понимаю.
Баки закинул руки за голову и бросил на него задумчивый взгляд.
– «Я еще жив», да, Стив?
– Именно, – Стив проглотил ком в горле. – К тому же, сейчас есть дела поважнее. Когда разберемся с твоей памятью, можно будет подумать о смысле. Но сначала посмотрим «Стар Трек». Спорю, ты не смотрел.
– Нет, – Баки качнул головой и закрыл глаза. – Конечно, посмотрим. Если захочешь.
Нечто по-настоящему ужасное может быть на удивление легко принять, подумал Стив, укладываясь на спину рядом с Баки и проваливаясь в безбрежную звездную темноту. Камень холодил спину. Ночи в Аризоне были холодные – после палящей дневной жары это было приятно.
Баки был идиотом – Стив бросил попытки разубедить его, положившись на время, но сам не сомневался, да и нужно было быть по-настоящему слепым, чтобы не заметить: не мог Баки быть тем, кем боялся оказаться, – иначе не боялся бы. Что бы ни делало его особенным, что бы ни помогло ему выжить – в этом не было ни зла, ни жестокости, ни безжалостности. В темноте не было монстра; оставалось дождаться, когда Баки это поймет.
А вот Стив раньше не понимал, как сильно война его изменила – не задумывался, потому что всегда смотрел в будущее, а не в свое сердце. Парня из Бруклина ужаснули бы зверства – но Капитан Америка к ним привык. Он видел подростков, которых тренировали, чтобы они делали грязную работу; он видел эксперименты ГИДРЫ, он сам убил многих. Капитан Америка легко мог закрыть глаза на темное прошлое своих друзей, потому что сам давно не был безгрешен. И только сейчас понял насколько. Он делал то, что нужно было; он ни о чем не жалел. Но он не был прежним. Оба они оказались в будущем другими – совсем не теми парнями, которые когда-то о нем мечтали.
И было еще кое-что. Заглянув в себя однажды, невозможно вернуться назад. «Нельзя быть искренним наполовину, Стив Роджерс, особенно перед самим собой». Кто ему это сказал? Кто бы это ни был, он был прав, только вспомнил Стив слишком поздно. То, чему Стив не хотел давать названия, что прятал за дружбой и чему позволял подняться на поверхность только тогда, когда не хватало сил, когда он или терял Баки, или вновь его находил, – оно тоже вырвалось на свободу.
– Эй, Стив. Как по-твоему, что делает нас людьми?
– Любовь, – ответил Стив, не открывая глаз. Это было легко. – К стране, к семье, к друзьям. К звездам.
– Любовь, – задумчиво повторил Баки. – Ну, надеюсь, я был человеком.
«Идиот, – подумал Стив. – Ты и сейчас человек. И всегда был лучшим из всех, кого я знал». И сказал:
– Даже слишком человеком. Вот увидишь.
И уставился в ночное небо, пока не начало резать в глазах.
Повернуться к Баки и поцеловать его было бы слишком просто.
«Больной ты придурок, Роджерс», – прозвучало в голове голосом полковника Филлипса. «Парню не до тебя. Ему нужен друг, а не сопливая школьница».
За собственными мыслями он едва расслышал, как Баки прошептал:
– Спасибо.
Так тихо, будто не хотел, чтобы Стив услышал.
Самое главное он всегда говорил под конец.

Прежде чем опуститься в кресло, Баки поколебался. Стив заметил, потому что не отрывал от него глаз – отвернись он хоть на секунду, пропустил бы секундную заминку, неуверенно застывшую в воздухе руку, короткий взгляд через плечо.
– Что такое? – спросил он чуть резче, чем хотел. Баки отвел глаза, стиснул челюсти и рывком сел, откинувшись на спинку.
– Ничего. Я готов.
– Баки. Что?
Баки нахмурился, с шумом выдохнул и облизал пересохшие губы.
– Мне… страшно, – недовольно, неуверенно сказал он. – Кажется. Я не хочу это видеть. У меня… плохое предчувствие. Как будто меня тошнит. Это вроде и есть страх?
– Я буду рядом, – торопливо напомнил Стив. – И мы прекратим в любой момент, если...
– Не смей, – Баки вскинул брови. – И не думай прекращать. Это же хорошо, что я что-то чувствую. Значит, все получается. Давай. Сегодня должно быть что-то интересное – сколько же можно тестов. Пора переходить к настоящему веселью.
Стив дал ему закусить защиту и не смог удержаться – накрыл правую руку своей. Всего на секунду.
Баки ответил на пожатие – закрыл глаза и сжал его ладонь собственной, сухой и горячей. Стив насчитал три удара сердца, прежде чем Баки его отпустил.

Протокол восстановления №357-31. Запись от 08.07.2015.

– Начать стимуляцию. Версия 2.
Баки был пристегнут к лабораторному столу. Фиксаторы держали запястья, локти, плечи, торс, колени, щиколотки, даже голову – широкой металлической полосой, впившейся в лоб.
Голову нельзя было не зафиксировать.
(«Господи, – подумал Стив. – Господь милосердный. Нет».)
В глаза бил слепящий свет – отовсюду, со всех сторон, с потолка, с боков, из-за спин склонившихся ученых, превращая их в безликие темные фигуры. Баки пытался глядеть по сторонам – отчаянно щурился, пытаясь рассмотреть их, смаргивал выступившие слезы – глазам было больно. Баки сжимал зубами обтянутый кожей брусок и тяжело дышал; его била мелкая дрожь. Он был в панике.
Скальпель коснулся кожи на лбу, совсем близко от линии роста волос. Хирург сделал надрез медленно, аккуратно, отточенным движением провел влево, вниз, вправо, огибая череп. Баки замычал.
– Тише, – высоким дребезжащим голосом сказал ему один из ученых, склонившись над ним и жадно вглядываясь в лицо. – Ты станешь сильнее. Во имя ГИДРЫ. И послужишь науке.
Баки беспомощно закрыл глаза. Ученый коротко хлестнул его по щеке. Глаза распахнулись.
(Стив узнал доктора Золу. Картинка перед глазами смазалась, подернулась кровавой пеленой. Край стола хрустнул под ладонью.)
Хирург осторожно отделил скальп. Взвизгнула циркулярная пила.
– У него пульс зашкаливает, – обеспокоенно сообщил кто-то из-за спины Золы. – Может…
– Нет, – отрезал Зола. На его лице медленно расползалась улыбка. – Он выдержит. И не такое выдерживал.
Баки тяжело дышал – задыхался от ужаса, грудная клетка билась о фиксатор, зрачки двигались с сумасшедшей, нечеловеческой быстротой. Пила визжала. На металлической полосе, удерживавшей лоб, оседала костная пыль.
(«Господи», – простонал Стив. Баки в кресле дернулся, замычал; глаза под закрытыми веками двигались так же быстро, как на экране. Металлический кулак сжался с лязгом.)
– Мы делаем это для твоего же блага, – ласково сказал Зола, стерев со щеки Баки каплю крови, сползшую со лба. – Ты ведь понимаешь? Твое благо и благо целого мира. Когда мы закончим, не будет никого, кто смог бы тебя остановить. Боль станет над тобой не властна.
Баки... Баки прикрыл глаза. Опустил веки медленно, медленно поднял и взглянул на Золу с пониманием.
С надеждой.
Он соглашался.
– Подсоедините электроды, – скомандовал Зола, когда хирург отложил крышку черепа, обнажив мозг. – Если мы считаем импульсы напрямую, мы поймем, как он работает. Что не так с остальными. А вы – начинайте.
Он отошел, уступив место другим ученым. Высокий, с залысинами и в очках, наклонился и занес над грудью Баки скальпель.
(Стив не хотел смотреть. Стив все отдал бы, чтобы не видеть этого; но Баки переживал это заново.
Стив не имел права отвернуться.)
Они разрезали грудную клетку, живот, выпилили ребра и обнажили сердце; они разрезали печень, били органы током, и Баки выл – а потом не мог даже мычать, только хрипло, отчаянно выдыхал. Они замеряли реакцию на боль, скорость регенерации («Удивительная!»), а когда органы восстанавливались, они повторяли все снова.
Глаза Баки закатились. Было видно, как бьется сердце – все медленнее. Все спокойнее.
(Стив не смог бы сказать, сколько это продолжалось.)
– Заканчивайте, – сказал наконец Зола. – Ты почувствовал, солдат? Боли страшнее ты уже не испытаешь.
Веки Баки дрогнули. Глаза его под слипшимися ресницами были черными и пустыми.
– Когда тело восстановится, обнулите его, – бросил Зола. – Нам не нужно, чтобы он помнил. Только тело его запомнит.
Баки потерял сознание.

Стив наконец понял, зачем в комнате раковина – и почему так низко.
Баки не мог стоять. Он едва держался на коленях; упирался в стену руками – металлической и живой, в кровь исцарапанной, и вжимался лбом в холодный кафель над краном. А потом сгибался – и его снова выворачивало.
Время осталось где-то за дверью – остановилось еще утром, когда они позавтракали и Баки назвал его кофе «достойным преемником легендарного армейского вкуса». Стив то и дело сглатывал – он прокусил губу до крови, и рот отдавал металлом, но это казалось каким-то ненастоящим.
Пока Баки приходил в себя в кресле, Стив оставил на двери несколько вмятин. Он разбил руку; она опухла, саднила, на черном металле двери остались кровавые полосы – их выдавал влажный блеск. Желание убить кого-то не прошло – угнездилось глубже, будто вгрызлось.
Баки в очередной раз согнулся над раковиной. Его тело дергалось от сухих сдавленных всхлипов, сводило судорогой. Стив потянулся к его спине.
– Нет, – рыкнул Баки, когда его ладонь коснулась влажной майки между лопатками, и тут же, когда Стив отдернул руку: – Нет. Не уходи. Не трогай меня. Уйди. Черт.
Стив плюнул на все, опустился на колени и дернул Баки к себе.
Сила, с которой Баки в него вцепился, выбила воздух из легких. Баки вжался лбом ему в шею, сжал руки на его спине; футболка затрещала под металлическими пальцами. Стив осторожно прикоснулся к затылку Баки и, когда тот не отдернулся, аккуратно провел по взмокшим волосам.
Время не имело значения.
– Я ненавижу их, – неожиданно ясным спокойным голосом сказал наконец Баки, когда бьющие его судороги утихли. – Всех до единого. Ненавижу.
– Я с тобой, приятель, – сглотнул Стив. – Поделим их поровну.
– Ну все, – Баки отодвинулся, отвернулся и вытер лицо тыльной стороной правой руки. – Пошли отсюда. На сегодня хватит.
Он поднялся на ноги. И протянул Стиву руку.

продолжение у автора в комментариях