Никто другой
несу и сюда, да, немного исправив и дополнив)
Название: Никто другой
Автор: Taziana
Бета:  ЗлаяЗайка
Пейринг: Стив/Баки
Рейтинг: R
Жанр: ангст, драма
Предупреждения: ООС, dirty talks, мат, сомнительный обоснуй.
Размер: миди (≈10690 слов)
Саммари: В Джеймсе Барнсе, новом агенте Щ.И.Т.а., его, Стива, соратнике и соседе, есть много знакомого. Хищная ловкость Зимнего солдата на тренировках и операциях. Изворотливость Александра Пирса в спорах. Грубоватость Рамлоу в шуточках ниже пояса.
Только от Баки в нем нет ничего.
Примечание: Написано на 5-й тур Старбакс-феста по заявке Т5-03 (wintercaptain.diary.ru/p197984183.htm)

И чудесный сиквел от моей чудесной беты: It's time to begin, isn't it?


читать дальше

~1~

— Эй, Роджерс, может, перепихнемся?
Стива передергивает.
— Нет, — отрезает он, и, видит бог, заставить себя говорить спокойно, когда ком в горле мешает даже спокойно дышать, стоит Стиву нечеловеческих усилий.
— Зануда.
Джеймс зевает и потягивается, как сытый кот, бесстыдно демонстрируя солидно оттопыренные спереди пижамные штаны. Хохочет, перехватив брошенный украдкой взгляд Стива.
— А может, все-таки да, а, Кэп?
Стив стискивает зубы и отворачивается.
— Ну точно зануда, — лениво констатирует Джеймс и гремит стулом. — Давай тогда жуй побыстрее свою траву — и разомнемся. Может, хоть стояк спадет.
— Иди и подрочи, — зло говорит Стив. Спарринговать с возбужденным Джеймсом — выше его сил. Стив слишком хорошо знает, как все будет: шалые глаза, сбившееся дыхание, клинчи, один за другим, и твердый член, вжимающийся в бедро. И пусть это продлится недолго, до первых серьезных ударов, после которых уже о сексе не думаешь — все равно невыносимо.
— Уже, — нараспев сообщает Джеймс прямо ему на ухо, — два раза, но, сам понимаешь, рука — это не то же самое, что узкая горячая дырка. У тебя ведь такая, правда, Роджерс?
Он не касается Стива, но тот чувствует его присутствие за спиной каждой клеточкой своего тела. От Джеймса пышет жаром, и дыхание тоже жаркое — Стив некстати думает, что так, наверное, дышат драконы, — и от этого щекочет между лопаток и по позвоночнику стекает волна постыдного возбуждения.
«Ты такой тесный, — лихорадочно шептал Баки ему на ухо, дожидаясь, когда Стив привыкнет к ощущению члена внутри себя, и мышцы под ладонями Стива напряженно дрожали. — Тесный и горячий… Боже мой, мелкий, как же ты сводишь меня с ума».
Дырка, ожесточенно напоминает себе Стив и до ломоты в пальцах сжимает край стола.
— Передо мной полный чайник кипятка, — ровно предупреждает он. — Заживет как на собаке, конечно, но будет больно.
Джеймс хохочет так понимающе, что хочется и правда плеснуть в него кипятком, а потом наконец-то уходит. Стив закрывает глаза, дышит глубоко, стараясь успокоиться, и думает, что напрасно Фьюри предупреждал: «Не смей называть его Баки». У Стива и так язык не повернулся бы. Ему и Джеймс-то дается с трудом.
А ведь поначалу все казалось не таким уж и страшным. То есть обилие медицинских терминов, которыми сыпал врач Щ.И.Т.а, пугало, конечно, но больше своей неясностью. Стив понимал от силы каждый десятый, да и то лишь наполовину, как выяснилось, когда он решился уточнить:
— Что такое парамнезия?
— Ложная память, — отмахнулся врач, как от чего-то несущественного. — Образно говоря, у него в голове все перемешалось. Прошлое, настоящее, фантазии, реальность — все в одну кучу. Хуже то, что воспоминаний у него осталось очень мало, пришлось дополнять новыми, чтобы он мог нормально функционировать в социуме.
Стив тогда поморщился от сухого «функционировать» и, рассеянно слушая, как доктор увлеченно расписывает методы гипноза и чего-то еще, примененного при терапии, думал: плевать, что мало. Сколько бы ни осталось, это все равно Баки. Его Баки, живой и относительно здоровый, даже психически уже почти в норме, хоть на это и понадобилось долгих мучительных полгода — остальное неважно.
И он совсем не расстроился, когда врач осторожно сказал:
— И, мистер Роджерс… мы не стали использовать те факты, которые вы нам предоставили. Он будет помнить совсем другую жизнь. Слишком сложно ему было бы принять то, что он родился в тысяча девятьсот шестнадцатом.
Стив только пожал плечами. Скорее всего, так даже лучше: незачем Баки помнить войну, плен и прочие радости. Какая разница, тысяча девятьсот шестнадцатый или тысяча девятьсот семьдесят шестой? Можно подумать, это делает Баки кем-то другим.
И на Фьюри Стив посмотрел, как на умалишенного, когда тот поинтересовался:
— Может, приглядишь за ним, хотя бы первое время?
Как будто это не было само собой разумеющимся. Как будто он отпустил бы Баки куда-то еще. Это ведь Баки.
Стив смотрит, как сморщенные чайные листья распускаются в стеклянной колбе заварочного чайника, и думает, что никогда еще так сокрушительно не ошибался. В Джеймсе Барнсе, новом агенте Щ.И.Т.а., его, Стива, соратнике и соседе, есть много знакомого. Хищная ловкость Зимнего солдата на тренировках и операциях. Изворотливость Александра Пирса в спорах. Грубоватость Рамлоу в шуточках ниже пояса.
Только от Баки в нем нет ничего.
Этот Джеймс Барнс двигается иначе, у него другие жесты и мимика, и от этого даже знакомое до боли лицо кажется чужим. Это не Баки. Осознавать это снова и снова — то же самое, что хоронить Баки по нескольку раз на день. И Стив не знает, сколько еще похорон сможет выдержать.


— Эй, Роджерс, мы сегодня драться будем или как?
В голосе Джеймса звенит досада. Еще бы: они боксируют уже добрых пять минут, а Стив еще не провел ни одной приличной комбинации. Он только защищается, подныривает под боковые удары, уклоняется от прямых, и только когда Джеймс пытается прижать его к канатам или войти в клинч, реагирует более-менее чувствительным джебом или хуком по печени.
Это бесит — Стив знает по себе. Когда-то Стив злился за это на Баки. «Как я чему-то научусь, если ты со мной толком не дерешься?» — спрашивал он, а Баки смеялся и говорил, что сейчас Стив осваивает удары, а подставки, нырки и блокажи они начнут отрабатывать потом, вот буквально через полчасика. Стив злился еще больше, потому что понимал, что и тогда Баки будет бить, словно в шутку. Как будто Баки не считал его достойным соперником. Он им и не был, конечно, но менее обидно от этого не становилось.
Осознание пришло позже, уже после сыворотки, когда они, дожидаясь очередной операции, устроили с ребятами спарринг. Баки осторожничал, как и раньше — совсем как сам Стив.
Он просто не хотел причинять Стиву боль, даже когда сделать это стало весьма затруднительно.
Джеймс дерется так, словно от этого зависит если не его жизнь, то определенно что-то очень важное. Любой спарринг с ним быстро перестает быть тренировкой, а потом и вовсе перестает быть боксом. Это схватка почти всерьез, в которой Джеймс не боится сделать больно Стиву — и Стив с облегчением отвечает ему тем же.
После боев с ним Стив измотан так, что не расслабиться попросту невозможно — и он расслабляется, вдыхает полной грудью, чувствуя, как уходит державшее целый день напряжение. И за эту возможность спустить пар Стив Джеймсу благодарен.
Иногда он спрашивает себя, что дает эта ярость Джеймсу. Тоже умиротворение, хоть ненадолго? Или он просто не способен иначе? Стив не знает и сколько ни старается понять — не получается. Джеймс слишком чужой — и слишком замкнутый. Он не пускает к себе, закрывается, отгораживается глухой стеной, через которую не пробиться. Стив пытался — как он мог не пытаться найти за ней Баки?
Он окончательно понял, что не найдет, еще два месяца назад, когда Джеймс в первый раз сказал, прямо во время вялого спора о том, что посмотреть по телевизору вечером:
— А может, лучше потрахаемся?
Даже боевик он всего минуту назад отстаивал более страстно. И на «Нет» Стива он отреагировал всего лишь ленивым зевком и равнодушным пожатием плеч.
Это просто не Баки.
— Да дерись уже, мать твою! — ругается Джеймс, когда Стив в очередной раз подныривает под удар, уходит в сторону и лишь издевательски слабо тычет в открывшийся беззащитный бок.
— Дерусь, — выдыхает Стив. — Что тебе не нравится? Что не все получается так, как тебе хочется?
Джеймс зло скалится:
— А как хочется тебе? Ты вообще сам-то знаешь, чего хочешь, Роджерс?
«Именно этого», — думает Стив, глядя, как он рвет металлическими пальцами шнуровку на боксерской перчатке. Но вслух ничего не произносит. Все же ему немного стыдно смотреть вслед уходящему Джеймсу: мышцы у того на спине натянуты, будто холст на подрамнике.


— Эй, Роджерс, может, хоть в покер сыграем?
Стив качает головой, не поднимая глаз от книги. Он не читает, просто бездумно скользит взглядом по строчкам: присутствие в гостиной Джеймса мешает ему сосредоточиться.
— Ненавижу выходные, — бормочет Джеймс и, прежде чем сердце Стива успевает замереть, добавляет: — Тоска зеленая. Как думаешь, завтра нам светит какая-нибудь заварушка?
«Ненавижу выходные, — признался как-то Баки в холоде походной палатки, хотя и не выходные это были, какие выходные на войне? Просто три спокойных дня в тылу, пока полковник Филлипс подтягивал войска к месту операции. — После них на винтовку и смотреть-то тошно, не то что…»
Как они могут быть такими разными даже в том, в чем похожи? Это больнее, чем подмечать полнейшую несхожесть, гораздо больнее. В груди давит, и Стиву тяжело дышать.
— Я немного пройдусь, — сипит он, роняя книгу на стол, и знает, что «немного» — это неправда. Он не вернется сюда до самого вечера. Только не сюда, где Джеймс.
Он и правда бродит по улицам весь день, обедает в итальянском ресторанчике и ужинает в китайском, наблюдает за уличными артистами и заглядывает в кинотеатр на какой-то глупый боевик. И снова гуляет, пока вывески не расцвечивают ночное небо всеми цветами радуги, и только тогда заставляет себя вернуться. Джеймс спит в гостиной на диване перед телевизором, и с экрана несутся звуки разухабистого порнофильма. Стив морщится, осторожно вытаскивает из металлических пальцев пульт и обрывает низкий мужской стон на середине. Джеймс что-то бормочет во сне, беспокойно дергает подбородком, и сейчас он так похож на Баки, что сердце сжимается в маленький болезненный комок, и Стив сбегает на кухню.
Чтобы почувствовать себя еще хуже.
На столе его дожидается давно остывший ужин. Возле стейка красиво уложены соцветия отварной цветной капусты, которую он так любит, и даже политы его любимым соусом.
У Стива дрожат руки и в глаза словно сыпанули песка.
Лучше бы этого не было. Лучше бы ничего не было, кроме почти традиционного утреннего «Перепихнемся, Роджерс?», ярости спаррингов, порно, от которого Стива тошнит, чужого взгляда, чужих жестов — чужого человека рядом, которому на Стива плевать. Это больно, но не так, как от мимолетной — будто дворнягу на ходу потрепали по холке — заботы, за которой все равно нет ничего, чего Стиву хотелось бы.
Он плетется в гостиную и опускается на пол рядом с диваном. Джеймс мерно сопит, но глаза под веками беспокойно движутся — наверное, ему снятся сны. Стив осторожно касается свесившейся правой руки и шепчет:
— Как же я по тебе скучаю, Бак.
И цепенеет, когда в ответ доносится сонное:
— Я тоже. Побудь со мной, мелкий.

~2~

— Нет, — говорит Фьюри, и именно этого «нет» Стив ждал, но внутри все равно все клокочет от злости. А Стив даже не может найти в себе сил с ней сражаться.
Он не спал всю ночь, сидел на холодном полу и боялся пошевелиться лишний раз или вздохнуть громче. Ждал, когда теплая ладонь в его руке дернется, чтобы тихо позвать: «Баки?», и замирал, страшась услышать в ответ: «Какой, к черту, Баки?», или: «Что ты здесь делаешь, Роджерс?» — или еще что-нибудь в этом роде. Но слышал только: «Я здесь, Стив».
Глазам больно от недосыпа, Стив яростно трет их и спрашивает:
— Почему нет?
Фьюри вздыхает и подталкивает к Стиву пухлую папку.
— Здесь, — объясняет он, — отчеты психиатров. Его личность еще слишком неустойчива. Что-то ему мешает полностью принять себя. Хочешь помочь — помоги, но то, что ты предлагаешь — это не помощь. Если ты расскажешь ему правду, сведешь на нет почти год работы. И на выходе можно получить такого же психа, каким он был до терапии, помнишь?
Стив помнит, как такое забудешь? К Баки и подходить-то было страшно, когда он не был накачан транквилизаторами по самую макушку, а случалось, что и транквилизаторы не помогали. Но ему все равно хочется изодрать каждую чертову бумажку в клочья, а еще ударить Фьюри, так больно, как только получится.
— Там Баки, — цедит он сквозь зубы, — понимаете? Баки.
Фьюри откидывается на спинку стула и устало спрашивает:
— Где «там», Стив?
Стив не знает, что на это ответить, и молчит, сверля Фьюри взглядом, так, что тот непроизвольно ежится и потирает затылок.
— Нет никакого «там», — наконец говорит Фьюри. — И Баки нет, Стив, такого, каким ты его знал. Прости.
«Ложь!» — рвется из груди Стива. Ведь ложь же, он ведь слышал, он, черт возьми, слышал!
— Ты видел результаты МРТ? — спрашивает Фьюри, прежде чем Стив успевает что-то сказать. — Я не специалист, но даже меня впечатлило. Ему выжгли чуть ли не половину мозга, Стив. Понимаешь? А что это значит, в курсе? Ты знаешь, что такое долговременная память по своей сути? Это нейронные связи по всему мозгу, Стив. И их уничтожили. Их больше нет, и Баки тоже нет. Возможно, то, что он бормотал ночью во сне — это отголоски подсознания. Но их в любом случае слишком мало для того, чтобы говорить о личности. Поэтому и понадобилось создавать ему память, практически с нуля. Мне жаль, Стив, мне правда очень жаль.
Стива трясет от бешенства. От того, что сделали с Баки — сначала Гидра, потом Щ.И.Т.
— Почему было не вернуть ему настоящие воспоминания? — орет он, не в силах больше сдерживаться. — Почему было не вернуть ему его самого?
Он никогда об этом раньше не спрашивал. Поверил, что иначе нельзя. Взял и поверил. Ведь это свои, не враги.
Наташа была права, когда говорила, что он слишком наивен для этой работы.
— Вы просто решили сделать из него хорошего солдата, для себя, как в свое время Гидра. Вам плевать на Баки. Так что не смейте — слышите? не смейте! — говорить, что вам жаль. Вы получили то, что хотели, и ни черта вам не жаль!
Фьюри горько усмехается, и Стиву снова хочется его ударить. Разбить ему в кровь лицо, стереть с губ эту усмешку. А уже через минуту ему хочется провалиться сквозь землю, потому что Фьюри спрашивает:
— Хороший солдат мне был нужен, конечно, но неужели тебе бы больше понравилось, если бы мы сделали из него морального калеку с поствоенным синдромом и неподъемным чувством вины? Тебе это нужно, Стив? Или просто острых ощущений не хватает? Мы понятия не имеем, за какие воспоминания держался Зимний солдат. Любое из них — настоящих, которые ты требуешь вернуть — может вытащить наружу эту машину для убийств. Тебе этого хочется? Постоянно жить как на вулкане?
Стив смотрит на свои дрожащие руки и не может поднять на Фьюри глаза. Ему стыдно за все, что он сказал — о господи, конечно же, ему не это нужно и не этого хочется, — но в груди по-прежнему ворочается глухая ярость.
— Он хороший парень, Стив, — тихо говорит Фьюри. — Не Баки, но хороший. Просто присмотрись к нему. И ты можешь мне не верить, но мне правда жаль.


Хорошего парня Джеймса Барнса Стив находит в кафе на двенадцатом этаже. Они почти не виделись утром, Стив сбежал, едва услышав: «Эй, Роджерс!» Джеймс опять не побрился, на щеках двухдневная щетина, волосы встрепаны — Баки никогда не позволил бы себе показаться в таком виде на людях, когда возможностей привести себя в порядок хоть отбавляй. Металлические пальцы неловко сжимают вилку, и Стив думает, что оружие выглядит в них куда естественней. Во рту горько и сухо, и хочется орать, как недавно в кабинете Фьюри, но Стив просто опускается на стул напротив Джеймса и смотрит на него в упор.
— Что? — спрашивает тот, кромсая бифштекс с кровью. Стив тоже любит такие, едва прожаренные.
«Как ты можешь это есть? — морщился Баки. — Оно же сейчас замычит».
В голове мерно стучит, и грудь раздирает болью. Джеймс не виноват — конечно же, не виноват. Кто угодно, только не он. Но сейчас Стив его почти ненавидит. Джеймс словно инопланетянин из второсортного ужастика, занявший тело человека. Занявший тело Баки, загнавший Баки куда-то глубоко внутрь, а Стив не знает, как вернуть его обратно.
— Спарринг? — хрипло предлагает он Джеймсу.
Тот откладывает вилку и нож и лениво соглашается:
— Ладно. Сегодня мы все равно, похоже, в пролете. Только давай не так, как вчера.
Стив криво усмехается. Уж драться так, как вчера, он точно не будет. Не сможет.
Ярость рвется из него из груди, и ее так удобно выплескивать в удары. Прямой, боковой, снизу — и Джеймс, отлетевший к канатам, потирает челюсть и весело смеется:
— Ого, Фьюри тебя покусал, что ли?
У него азартно блестят глаза, и он бросается на Стива с не меньшей яростью. Стив едва успевает увернуться от металлической руки и подставить блок под удар правой. Кровь не просто течет по венам — она, кажется, кипит, и каждая мышца звенит от напряжения, а потом звенит еще и в голове, когда Джеймс достает его свингом. Старым добрым свингом — Стив успел позабыть его за эти годы.
Он только входил в моду, когда Баки его разучивал, и Стиву хочется заорать: «Не смей! Ты и так забрал у него все, не смей забирать и это!» Но его хватает лишь на то, чтобы бессильно зарычать и снова кинуться на Джеймса.
— Ты глянь, — доносится до него сквозь пульсацию крови в ушах чей-то взволнованный голос, — ты, блядь, только глянь, что они вытворяют.
Джеймс смеется, встречая его удары, и бьет в ответ в полную силу, и черт, как же все-таки хорошо не жалеть его, выпустить из себя то черное гадкое чувство, что мешало дышать все утро. И Стив ныряет в бой с головой, радуясь возможности забыться хоть ненадолго.
А ночью он легонько, самыми кончиками пальцев, гладит заметный даже в темноте синяк на небритой скуле, целует сбитые костяшки и лихорадочным шепотом просит:
— Прости меня, Баки.
— Ты не виноват, — сонно бормочет Баки, а Стив даже не может рассказать ему, как же он виноват на самом деле. Он боится разбудить Джеймса. Он и так едва не разбудил его, пробираясь по спальне и споткнувшись обо что-то возле самой кровати — надо же, это в комнате-то, которую он знает не хуже своей, сам обустраивал. Джеймс ничего в ней не поменял, только притащил откуда-то модель аэроплана и водрузил на полку, заявив: «В детстве я мечтал быть летчиком».
Баки всегда мечтал стать механиком.
Наверное, в том, что не стал, тоже вина Стива: неизвестно, записался бы Баки добровольцем, если бы не слышал каждый день его, Стива, нытье о долге, чести и совести. Да, он виноват во всем. В том, что отпустил. В том, что не смог удержать. В том, что не сумел защитить, даже когда имел такую возможность. В том, что поверил — подумать только, поверил человеку, который и сам-то себе верит через раз — и позволил сделать с Баки такое. А теперь все, что ему остается, это сидеть на полу у кровати и просить прощения, и легко касаться ладони, и стараться не заснуть, хотя очень хочется, но еще больше хочется не терять ни минуты с Баки. Потому что утром его место опять займет Джеймс, и, черт побери, знать это невыносимо.
Он все же засыпает ненадолго под самое утро и просыпается, когда первые лучики солнца начинают пробиваться из-под жалюзи в комнату и Джеймс ворочается с боку на бок. Стив целует последний раз его ладонь и тихо прокрадывается к выходу. Опять спотыкается обо что-то, замирает, боясь разбудить Джеймса, и обещает у самой двери:
— Я вернусь, Баки.

~3~

— Эй, Роджерс!
Стив с трудом открывает глаза и оглядывается. Он не сразу понимает, почему не лежит в постели, а сидит на кухне, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки, а потом вспоминает: ах да, конечно, он хотел сварить себе кофе и, судя по всему, заснул, наблюдая за тем, как тонкая коричневая струйка стекает в прозрачную емкость.
Джеймс хмуро смотрит на него, поглаживая выбритую щеку, и спрашивает:
— Что это с тобой?
— Бессонница, — бормочет Стив и трет ладонями лицо. Глаза горят огнем, и мышцы вяло ноют, и хочется бухнуться на кровать и проспать как минимум сутки.
— Ага. Вот ни с того ни с сего — раз! — и бессонница, — хмыкает Джеймс.
— Тебе-то что? — огрызается Стив, и Джеймс пожимает плечами:
— Да ничего, в общем-то.
Он сегодня явно не в духе: раздраженно гремит посудой, чертыхается, поминутно роняет что-нибудь, и даже бекон на сковородке шипит как-то зло.
Баки злился тихо. Сжатые губы, напряженная челюсть — и ничего больше. Никаких чертовых представлений.
Стиву становится нестерпимо стыдно, когда он ловит себя на этой мысли — уж кто бы жаловался на представления, — и еще более стыдно спрашивать, после того как рявкнул в ответ на банальную вежливость, но Стив спрашивает:
— Что-то случилось?
— А тебе-то что? — предсказуемо фыркает Джеймс, и Стив не знает, куда деть глаза. Не то чтобы он надеялся услышать подробный рассказ о том, что Джеймса беспокоит, не было такого никогда — но вдруг? Вдруг именно сегодня Джеймс поделился бы тем, что у него на душе, если бы Стив повел себя иначе? Давно он не казался себе такой сволочью. Но даже стыд не заглушает тоски по Баки — сейчас, после коротких ночных часов, еще более острой, чем раньше.
— Один-один, — бормочет Стив. — Квиты?
— Иди ты на хуй, Роджерс! — чуть ли не орет Джеймс, и Стив кивает, чувствуя себя бесконечно одиноким.
Они выходят из дома вместе и вместе добираются до офиса, а потом Джеймс вдруг куда-то пропадает. Стив и не замечает когда, просто, обернувшись, не обнаруживает его за спиной.
— Опаздываешь, Роджерс, — бурчит Фьюри, когда Стив заходит к нему в кабинет. — Романофф тебя уже заждалась. Сегодня работаешь с ней в паре. «Арлингз Корпорэйшн», конкуренты нашего Тони. Поступила информация, что ребята нечестно играют, надо проверить.
Стив морщится: он любит Наташу, но от ее проницательности у него порой мурашки по коже.
— Почему не с Барнсом? — спрашивает он, пробегаясь глазами по оперативной сводке.
— Он слишком приметный, и потом, у него сегодня обследование, — сухо отвечает Фьюри, и Стив вскидывается:
— Это из-за того, что я вам вчера рассказал?
Он не успевает закончить вопрос, а уже понимает, что сморозил глупость. Обычный плановый осмотр, у Джеймса такие два раза в месяц.
Фьюри закатывает глаза и, склонившись к нему, доверительно сообщает:
— А еще я ем на завтрак младенцев.
— Извините, — бормочет Стив, и кончики ушей полыхают.
— Стив… — Фьюри вздыхает. — Я все понимаю, но очень тебя прошу: соберись. Или, если хочешь, дам тебе отпуск, скажем, на недельку.
Стив представляет себе, как будет по утрам провожать Джеймса, а потом метаться целый день по пустой квартире, и к горлу тугим комом подступает тошнота.
— Нет,— торопливо говорит он, — я в порядке.


— Не спрашивай, — предупреждает он Наташу, когда они возвращаются.
Операция проходит как по маслу: форменная одежда, парочка отвлекающих маневров а-ля «тупой офисный работник» — и Наташа гордо демонстрирует в лифте флешку с информацией, скаченной с головного компьютера. А теперь ерзает по сиденью, и Стив знает, что ей нужно, и не особо рассчитывает, что его «Не спрашивай» хоть как-то ее удержит.
— Все плохо? — деликатно уточняет Наташа через минуту.
Ну кто бы сомневался.
— Да нет, нормально, — пожимает плечами Стив, понимая, что допроса все равно не избежать.
— Кэп, — ласково говорит Наташа, — тебе девяносто шесть, а врать ты совсем не умеешь.
— Я молод, научусь еще, — смеется Стив, и Наташа смеется тоже:
— Боюсь, ты безнадежен.
— Как со свиданиями? Слушай, а и правда, почему ты больше не устраиваешь мне свиданий? — вдруг соображает Стив и прикусывает язык. Он не уверен, что хочет услышать ответ.
— Потому что ты безнадежен? — шутит Наташа, но как-то невесело, и Стив думает, что порой и она врет не слишком хорошо.
— Все не так, как ты думаешь, — говорит он после неловкой паузы и боится услышать: «А как?». Рассказывать о таком он не умеет и не хочет, но Наташе, похоже, это и не нужно.
— А зря, — серьезно замечает она и смотрит так, что у Стива начинают гореть уши. Снова. Да что ж за день-то такой? — Он хороший парень.
— Ну, если ты так говоришь… — неловко бормочет он и думает, что если она продолжит в том же духе, он сбежит из машины на первом же светофоре. Но Наташа, к счастью, знает, когда стоит остановиться.
— Эй, это что, сарказм? — возмущается она и толкает его в плечо.
— Ну что ты, — возражает Стив, — он же, в конце концов, пытался тебя убить.
Нет, ну когда он научится разговаривать с девушками?
— Ага, дважды, — легко отмахивается Наташа. — И оба раза это был не он. И сейчас не он — в этом и проблема, да, Кэп?
Или нет. Вовремя остановиться она все же не умеет.
— Не надо, — устало просит он. — Пожалуйста.
Наташа молчит, и только у кабинета Фьюри хватает его за руку и с улыбкой говорит:
— Если захочешь посплетничать о чем-нибудь — например, о том, какие вы, мужики, козлы, — ты знаешь, где меня найти. — И Стив не может не улыбнуться ей в ответ.
Фьюри набрасывается на флешку, как нищий на кусок хлеба, бормотнув мимолетом:
— Молодцы, на сегодня свободны.
Стив топчется у окна в холле и раздумывает, что ему делать: то ли и правда ехать домой, то ли дождаться Джеймса, но потом выбирает первое. Сейчас, когда схлынул адреналин, спать хочется просто зверски, и у него есть в запасе часа два в тишине и покое.
Он быстро забрасывает в себя пару бутербродов и ложится. Ворочается с боку на бок, хотя глаза как два раскаленных уголька и челюсть вот-вот заклинит от зевков, а потом плетется в гостиную. Находит на одном из каналов какое-то ток-шоу — самый верный способ заснуть — и, подивившись немного глупости современных телепрограмм, наконец-то отключается.
Просыпается он, когда уже темно. Телеведущий весело несет какой-то бред, за окном радужно сияют рекламные щиты, а в кресле напротив сидит Джеймс и смотрит на Стива.
Он даже не снял куртку и не стащил с себя тяжелые ботинки. В неоновом свете вывесок он кажется особенно бледным и измученным, и у Стива сжимает горло. Он садится, трет все еще слипающиеся глаза и спрашивает:
— Ты в порядке?
Джеймс, помедлив, кивает, и Стив саркастически бормочет:
— Ну да, конечно, оно и видно.
— Отъебись, Роджерс, — устало говорит Джеймс, и Стив думает, что точно так же звучал его собственный голос, когда он просил Наташу: «Не надо».
— Я могу что-нибудь для тебя сделать? — все-таки спрашивает он, хотя, наверное, это верх цинизма — предлагать помощь человеку, у чьей кровати сидишь по ночам и думаешь: «Пожалуйста, пусть его не будет, пусть вернется Баки».
— Для спарринга я слишком устал, — отзывается Джеймс, — а вот потрахаться не отказался бы.
— О господи… — стонет Стив. — Ты вообще способен думать о чем-нибудь другом? Жеребец озабоченный.
— А что? — хмыкает Джеймс. — Это же классный способ расслабиться, Роджерс. Зря ты отказываешься. — Он облизывает губы и почти шепчет: — Сегодня я был бы снизу. Лежал бы и позволял делать с собой все, что тебе захотелось бы. Абсолютно все, представляешь?
Стив представляет, еще как. Сильное тело под собой, теплые ладони на своей спине, пульсирующий жар вокруг члена. Стив сглатывает и закрывает глаза, и если бы это не выглядело по-детски, то еще и заткнул бы уши.
— Ты был бы со мной нежным, Роджерс? Ну конечно, ты был бы нежным. Ласкал бы меня так, что крышу сносило бы. И растягивал бы тоже нежно и бережно. И трахал бы так же, правда?
— Прекрати, — обрывает его Стив, потому что слушать все это совершенно невыносимо и молния на ширинке неприятно давит на пах.
— Ты же хочешь, Роджерс, — звучит неожиданно близко, и Стив, дернувшись, открывает глаза. Джеймс нависает над ним — когда только успел подобраться? — и в его взгляде тоска. — Я же вижу, что хочешь. Так не отказывайся.
Теплые губы щекотно мажут по щеке, и Джеймс выдыхает ему в самое ухо:
— Давай, Кэп. Хотя бы попробуем.
Стряхнуть с себя наваждение — вязкое, тягучее, как патока в пироге — стоит Стиву усилий. Он не должен, он, черт побери, не должен, не имеет права — и Стив твердо говорит:
— Нет.
Джеймс обессиленно утыкается носом ему в плечо и зло шепчет:
— Ну и хрен с тобой, Роджерс. Хрен с тобой.
Стива трясет еще долго после того, как он уходит. И хотя он уверен, что поступил правильно, что не должен спать с Джеймсом — с человеком, которого он порой ненавидит, с человеком, занявшим место его Баки, — он ощущает себя дураком. Старым измученным унылым идиотом.
Он терпеливо выжидает, когда Джеймс примет душ и закроется у себя. Тупо таращится в экран телевизора, отсчитывая секунды, минуты, часы, и старается не заснуть. И только когда не спать больше невозможно, плетется в спальню Джеймса, спотыкается обо что-то — снова! — и замирает, услышав с кровати жалобное:
— Стив.
— Я здесь, — шепчет он и привычно устраивается на полу. Находит на ощупь теплую руку — и охает от того, с какой силой Баки цепляется за его ладонь.
— Не уходи, — просит Баки и вдруг всхлипывает: — Мне страшно.
Сонливость сдувает, как паутинку ветром.
— Я не уйду, — обещает Стив, поглаживая судорожно сжатые пальцы. — Я здесь. Чего ты боишься?
— Они неживые, — задыхаясь, говорит Баки, и у Стива бегут мурашки по спине: в голосе Баки звенит самый настоящий ужас. — Люди без глаз. Без ртов. Без лиц. Неживые.
Стиву даже думать не хочется, где Баки видел такое. Он прижимает его ладонь к своим губам и шепчет:
— Тихо-тихо, я здесь, с тобой. Все будет хорошо, Баки.

~4~

— Эй, Роджерс!..
— Скажешь: «Давай трахнемся» — и я тебя убью, — перебивает Джеймса Стив.
Голова как чугунная, даже кофе не помогает: Стив опять почти не спал ночью. Лишь подремывал, вскидываясь, как только Баки дергался и шептал о мертвецах без лиц, снова и снова, и от страха в его голосе Стива продирало холодом по позвоночнику.
— Вообще-то я хотел поговорить о твоей бессоннице, но если ты хочешь о трахе… — тянет Джеймс.
— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, — цедит Стив, и руки дрожат от желания врезать ему по носу.
С Джеймсом вчера весь день работали психиатры, наверняка зачищали память от лишнего. От Баки. Наверное, поэтому Баки и было так страшно, и хоть Джеймс не виноват — врезать ему все равно хочется.
— В покое? — медленно переспрашивает Джеймс и вдруг свирепеет. Одним прыжком оказывается рядом, встряхивает за плечи и — Стив даже опомниться не успевает — волочет его за ворот футболки из кухни. Все происходит настолько неожиданно, что Стив позволяет ему это, и только на пороге в ванную приходит в себя и вырывается из хватки металлической руки.
— Ты рехнулся? — орет он, а Джеймс орет в ответ:
— Да неужели? Это я-то рехнулся? Ты, мать твою, себя в зеркале видел? Ты посмотри, посмотри, гребаный ты придурок! — и толкает Стива внутрь, к умывальнику.
Он смотрит. Глаза покрасневшие и воспаленные, взгляд совершенно безумный, лицо бледное, словно Стив не выходил на солнце добрый месяц. Сколько он уже не спал? Он старательно высчитывает — получается, что сна ему перепало чуть больше четырех часов за последние трое суток.
— Какого хуя с тобой происходит, а? — рычит Джеймс, когда Стив со стоном закрывает лицо руками. — Это, блядь, точно бессонница? Потому что ты похож на ебаного наркошу.
— Меня не берут наркотики, — зачем-то оправдывается Стив. — Слишком высокий метаболизм. Ни алкоголь, ни наркотики не действуют.
Джеймс сверлит его недоверчивым взглядом и наконец заявляет:
— Ты сегодня же пойдешь в медблок — и нехуй головой мотать, как миленький потопаешь. Или я сдам тебя Фьюри, пока ты не угробил себя на хрен!
Он выходит и громко захлопывает за собой дверь, а Стив упирается лбом о холодное зеркало.
«Ты что это удумал? — шипел Баки, когда обнаружил, что Стив пытается побороть приступ астмы без ингалятора, чтобы не привыкать к лекарствам. — Сдохнуть хочешь, придурок? Вот только еще раз попробуй, герой несчастный, уши так надеру, что мало не покажется».
Но это не Баки.
«Не Баки, не Баки, не Баки», — повторяет Стив про себя, и его тошнит — от всей этой идиотской ситуации, от Джеймса, но больше всего от себя самого.
Он только сейчас замечает, что у него не только глаза горят, но и шумит в ушах, и тело будто чужое — Стива даже ведет слегка, как пьяного, — и пугается.
Он ведь был вчера на задании, за рулем сидел — а если бы ему стало плохо прямо тогда? От этой мысли по спине бежит холодный пот и стыдно так, что больно дышать.
Стив открывает воду и умывается. Смотрит на свое мокрое лицо и тянется к шкафчику — где-то тут должны быть капли, которыми Джеймс пользовался, когда от кучи препаратов у него были проблемы со слезоотделением. Маленький флакончик с голубой жидкостью находится сразу, и Стив капает в оба глаза, стоит, запрокинув голову и крепко зажмурившись. Излишки лекарства щекотно стекают по вискам, а может, это и не только лекарство, но он не хочет об этом думать. И выходить к Джеймсу не хочет.
В голове полный сумбур. Джеймс мог бы сказать: «Пока ты кого-нибудь не угробил». Стиву даже нечего было бы на это возразить.
Джеймс сказал: «Пока ты себя не угробил», словно о других и не подумал, только о нем, Стиве. И от этого хочется забиться в какой-нибудь угол, закрыть глаза и заткнуть уши.
Когда Джеймса не оказывается на кухне, Стив облегченно вздыхает. Вливает в себя целый кофейник кофе, пока в голове немного не проясняется, и плотно завтракает, наплевав на здоровое питание. Ему нужно быть в форме, черт возьми, от этого зависит не столько его собственная жизнь, сколько жизни других — как он мог забыть об этом? Наверное, сегодня вообще не стоило бы никуда идти, но Фьюри, чего доброго, и в самом деле отправит его в отпуск, а оставаться наедине с собой и своими мыслями Стив отчаянно не хочет. Ему и этого получаса за завтраком хватает с лихвой. Он просто не станет принимать участия ни в чем серьезном, отговорится мигренью — может же у него, в конце концов, хоть раз в жизни случиться мигрень, — а потом выспится хорошенько и будет завтра в норме.
Он говорит об этом Джеймсу, когда они выходят из дома, но тот мрачно напоминает: «Медблок», — и больше Стив не слышит от него ни слова. Джеймс даже не смотрит на него, и Стив чувствует, что Джеймс ему не верит. Как будто он, Стив, только и делает, что подводит всех вокруг, и это неожиданно обидно.
На входе их отлавливает Фьюри, и, наверное, это единственная причина, по которой Джеймс не тащит Стива к врачам сразу же. Зато поглядывает подозрительно-испытующе, когда Фьюри говорит:
— Для вас двоих есть на завтра задание.
Стив чувствует: скажи он, что задание есть на сегодня — и Джеймс выпалил бы «Нет» еще раньше самого Стива.
— «Арлингз Корпорэйшн», вы вчера с Романофф их прощупывали, — напоминает Стиву Фьюри. — Производят гладкоствольное оружие, поставляют в основном в оружейные и охотничьи магазины, на мировой рынок не лезут. По документам все вроде как чисто, но я все же кое-то что раскопал. Счета. Посмотрите: заказ на поставку ружей для магазина в Нью-Джерси. А теперь посмотрите, сколько за них заплатили — не по бумагам, а в реальности.
Джеймс бросает взгляд на монитор и присвистывает:
— Ого! Они ружья лет на пятьдесят вперед закупили, что ли? Что там на самом деле?
— А вот это вы и выясните, — довольно кивает Фьюри и разворачивает на столе карту. — У них склады в пригороде, надо взглянуть, что там за ружья такие.
Стив рассматривает карту под пристальным взглядом Джеймса, и от этого взгляда ему ужасно неловко. И от того, что Джеймс уточняет:
— Просто разведка? — тоже.
Потому что — Стив готов поклясться, — будь это боевая операция, Джеймс не допустил бы его участия. Как будто он сопливый подросток, за которым нужен глаз да глаз, черт побери. Это злит — и сбивает с толку. Стив порой с трудом может сосредоточиться на идеях Фьюри, когда Джеймс таращится на него. Как будто Стив может не справиться. А ведь ничего сложного им не предстоит, тем более что охрану на внешнем периметре будет отвлекать группа прикрытия. Почти загородная прогулка.
Он рассматривает вместе с Джеймсом карты и схемы, тихонько бесится от недоверчивых взглядов, пьет подсунутый Джеймсом кофе, что-то предлагает, спорит, ходит с Джеймсом на обед, и снова — карты-схемы-планы.
К концу рабочего дня он устает настолько, что передвигается как на автопилоте. И даже не сразу понимает, почему лифт останавливается так быстро и почему холл выглядит как-то неправильно.
— Тебе сюда, — говорит Джеймс, и только тогда до Стива доходит: этот ненормальный на самом деле притащил его в медблок.
— Послушай, я правда не колюсь и не нюхаю какую-нибудь дрянь, — с досадой говорит он. — Это всего лишь бессонница, мне просто нужно хорошенько выспаться.
— Роджерс, если бы мне кто-нибудь сказал, что ты знаешь, где достать наркотики, я бы посмеялся ему в лицо, — вздыхает Джеймс. — Но с бессонницей тоже нужно что-то делать. Для начала хотя бы снотворное попить — как раз потому, что тебе нужно хорошенько выспаться.
— Я и без снотворного засну, — говорит Стив, и это чистая правда.
— Тебя пинками вытолкать или сам пойдешь? — интересуется Джеймс, и лицо у него такое решительное, что Стив сдается.
— С ума сойти, — бормочет он и идет к стойке регистратора, а Джеймс следует за ним. Стив чувствует себя преступником под конвоем. Или нет, скорее провинившимся школьником, которого ведут к директору, и от этого сравнения ему вдруг становится весело.
Он выходит от врача с рецептом на валиум и перспективой свиданий со штатным психологом на будущей неделе. Джеймс ждет его на стуле у кабинета, скрестив руки на груди и вытянув вперед длинные ноги.
— Доволен? — спрашивает Стив, помахав у него перед носом рецептом.
Джеймс невозмутимо качает головой и тыкает пальцем направо:
— Аптека там.
— Да, мамочка, — бодро гаркает Стив и тащится получать абсолютно ненужное ему лекарство. Ему все еще смешно, и он с трудом сдерживает дурацкое хихиканье.
И когда дома, накормив его пиццей, Джеймс приказывает:
— А теперь пей свое лекарство — и спать, — это по-прежнему весело.
— Я засну без него, правда, — заверяет его Стив. — Нет, ну серьезно, врач, между прочим, сомневался в дозировке — а вдруг он все же ошибся? Хорош я буду завтра на операции.
Джеймс сверлит его взглядом и неожиданно соглашается:
— Ладно, давай попробуем без него. Вали в постельку, Роджерс.
А вот то, что он тащится вслед за Стивом к нему в спальню и решительно устраивается в кресле у окна — это уже не смешно.
— Ты что, собираешься сидеть здесь, пока я сплю? — недоверчиво спрашивает Стив.
— Ага, — легко подтверждает Джеймс и язвительно добавляет, перебирая книги на столе: — Не бойся, приставать не стану, я предпочитаю бодрствующих партнеров. Считай, что я буду охранять твой сон, принцесса.
«Спи давай, мелкий, — улыбался Баки и устраивался по вечерам у кровати Стива, когда тот серьезно разболелся, уже после смерти мамы. — Я буду охранять твой сон».
Горло болезненно сжимает и перехватывает дыхание. «Прекрати», — рвется у Стива с языка, но он сам не понимает, что именно хочет этим сказать. Прекрати изображать из себя наседку? Прекрати рвать мне душу на части? Прекрати быть похожим на Баки, ведь это просто случайность, ты не он?
— Зачем ты это делаешь? — хрипло спрашивает он вместо этого, а Джеймс неожиданно серьезно отвечает:
— Потому что люди должны заботиться друг о друге. Ты же заботился обо мне, когда я проходил реабилитацию после той аварии.
Это как удар под дых, потому что Стив заботился, конечно — но не о нем.
О Баки. Тогда он еще надеялся найти его в Джеймсе.
И, черт возьми, сейчас Стив себя ненавидит.
Сон идет не сразу, хотя Стиву казалось, что он отключится, едва голова коснется подушки. Он даже думает, что валиум — не самая плохая идея, но потом тихое дыхание Джеймса и шелест книжных страниц все же делают свое дело, и Стив проваливается в омут сновидений.
…Перед ним Баки, измученный и бледный. «Не бросай меня, — просит он, — пожалуйста, держи. Мне страшно». Стив тянется к нему, уже почти касается холодной ладони — и Баки с криком летит в пропасть.
Стив рывком садится на своей кровати и дышит тяжело, как после хорошей пробежки. На часах высвечивается три ночи, кресло у окна пустует — похоже, Джеймс ушел к себе. Стив падает назад на подушку и кусает губы. Его тянет пойти и поговорить с Баки, услышать, что тот все еще жив.
Он знает, что не должен этого делать. Не должен.
«Он хороший парень», — сказал Фьюри, и Наташа считает так же. А Стив — Стив никогда и не думал как-то его оценивать, для него было главным, что это не Баки. Он и видел-то все это время не-Баки — и не видел Джеймса. А ведь тот и правда не так уж и плох, и лучше бы Стив по-прежнему этого не замечал.
Потому что ему приходит в голову мысль, что Джеймс заслужил право жить не меньше, чем Баки, и это правильная мысль — и вместе с тем это предательство.
«Не бросай меня, пожалуйста, держи, мне страшно», — отстукивает в висках, и Стив знает, что сделает то, что не должен делать.
«Ты похож на ебаного наркошу», — сказал утром Джеймс, но Стив не похож. Он и есть ебаный наркоша, только его наркотик не героин или кокаин. Его наркотик — Баки.
Он ненавидит себя так сильно, что хочется умереть, но крадется в комнату к Джеймсу. Это пахнет безумием, но ему это просто нужно. Пять минут, всего пять минут, пожалуйста, только услышать, что Баки все еще здесь — а потом он вернется к себе и заснет. Привычно споткнувшись обо что-то у самой кровати, Стив опускается на пол. Сжимает родную ладонь и шепчет:
— Я люблю тебя, Баки.
Ему так хочется услышать в ответ хотя бы «И я тебя» — но вместо этого он слышит холодное:
— А я-то уж было решил, что ты передумал насчет потрахаться, Роджерс.
Стив шарахается в сторону, падает спиной на что-то мягкое и на мгновение зажмуривается от резкого света включенного ночника. Сердце рвется из груди — больно, черт, как же больно, — а в глазах Джеймса плещется злость.
— Убирайся, — говорит он, и это ощущается плевком.
Стиву кажется, что он спит и видит очередной кошмар, даже тело непослушное, как во сне. Он чуть не летит кубарем, снова обо что-то споткнувшись, и замирает, наконец-то увидев, обо что.
На полу перед ним большая, набитая битком дорожная сумка.

~5~

Утром Стив не знает, как смотреть Джеймсу в глаза, и даже малодушно размышляет, не улизнуть ли из дома пораньше. Целых три секунды смакует эту мысль — и тут же вытаскивает себя из постели и плетется в ванную. Он чувствует себя слабым, как после болезни — то ли сна было все же слишком мало после четырех суток бодрствования, то ли еще не выветрился валиум, который Стив принял ночью, когда понял: иначе не уснуть.
Он не знает, что скажет, мучительно подбирает слова, стоя под теплыми струями душа, и даже придумывает что-то — но тут же забывает, когда, зайдя на кухню, видит за столом Джеймса с чашкой кофе. Все, на что его хватает, это выдавить из себя:
— Давай поговорим. Пожалуйста.
Ему безумно стыдно — не за то, как жалко он, должно быть, выглядит, и не за то, как заискивающе звучит его голос, и даже не за то, что он натворил ночью. Ему стыдно за тоскливую усталость во взгляде Джеймса. А еще страшно, что Джеймс скажет: «Отвали, Роджерс» — как всегда, когда Стив пытается с ним поговорить о нем самом, о чем-то более важном, чем выбор телепередачи на вечер.
— Говори, — равнодушно соглашается Джеймс, и это уже прогресс — но Стив переминается с ноги на ногу и понятия не имеет, с чего начать.
— Прости меня, — говорит он и садится напротив, пытаясь заглянуть Джеймсу в глаза. — Я…
Красноречие его все же подводит, и он молчит, а Джеймс иронично подсказывает:
— Что? Все объяснишь?
— Я не знаю, как это объяснить, — с отчаянием признается Стив.
— А и не надо. — Джеймс натянуто улыбается. — Я же не совсем дурак, Роджерс, я и так все прекрасно понял.
Он вдруг с силой трет лицо и закрывает глаза.
— Ты так на меня смотрел. Как на величайшую ценность в этом гребаном мире, мне даже неловко было: ну какая из меня ценность? Но как же ты смотрел, Роджерс… Я решил, что я тебе нужен. И все никак не мог понять: ну какого хера ты раз за разом говоришь «нет»? И почему порой глядишь волком? А тебе просто был нужен не я… Я на него похож, что ли? На этого твоего Баки?
Стив кивает, не в силах выдавить из себя ни слова, и тут же качает головой. Но Джеймс, похоже, и в самом деле все понимает, потому что не переспрашивает.
— И где он? — интересуется он после мучительной паузы, во время которой Стив опять пытается подобрать слова. — Бросил тебя, что ли?
Стиву кажется, что мир рушится, когда он шепчет в ответ:
— Умер.
Джеймс меняется в лице и тихо матерится:
— Блядь!..
В одном этом слове тоски и обреченности почему-то больше, чем во всем, что он сказал раньше, и Стиву хочется провалиться сквозь землю.
— Прости, — еле слышно выдыхает он, потому что сказать что-то другое он просто не в состоянии.
Они молчат, тишина давит бетонной плитой, и Стив спрашивает, когда молчать уже больше нельзя, потому что под этой тяжестью невозможно нормально дышать:
— Сумка у тебя в комнате… Ты уезжаешь?
— Да, — неохотно говорит Джеймс. — Попросил Фьюри подыскать мне другую квартиру. Еще две недели назад.
— Почему? — вырывается у Стива. Сердце колотится как сумасшедшее, и Стив лихорадочно пытается сообразить, что такого произошло две недели назад, чтобы Джеймс вдруг принял решение уехать и даже вещи заранее собрал, словно ему в одночасье стало невыносимо жить рядом с ним, Стивом. Но на ум ничего не приходит. Все было, как всегда. Джеймс смеялся и шутил, болтал ни о чем, жаловался на скуку, дрался, как одержимый, на спаррингах, доставал Стива предложениями переспать. Ничего такого. Все, как всегда, правда. Гораздо лучше, чем последние четыре дня, если подумать.
— Ты издеваешься, Роджерс? — вяло возмущается Джеймс. — Я, вообще-то, не железный. И я устал угадывать, что у тебя на уме, почему ты то раздеваешь меня взглядом, то прибить готов. У меня и без того не все в порядке с головой, знаешь ли, а с тобой и последние мозги потеряешь.
Стив закрывает глаза. Две недели, господи, две недели — а Стив не заметил. Как он умудрился не заметить?
А потом он вдруг понимает, что останется один. Совсем один, черт бы побрал все на свете. «Не уходи», — хочется сказать ему, провести ладонью по небритой щеке, поцеловать — сделать все, что угодно, лишь бы удержать. Но это нечестно.
Ему не нужен никто другой, только Баки. И так, наверное, будет всегда.
Джеймс этого не заслужил. Он… хороший парень. Он достоин большего.
И поэтому Стив кивает и снова просит:
— Прости.


День проходит в мелких заботах: уточнение деталей операции, проверка экипировки. Стиву иногда кажется, что время тянется, как резина, в первую очередь из-за неловкости перед Джеймсом. Хотя сам Джеймс ведет себя, как обычно: смеется с ребятами из группы поддержки, деловито переспрашивает что-то у Фьюри, лязгает оружием, подшучивает над Стивом, жалуется на трещину в маске. Он производит впечатление самого безмятежного парня в этом здании, словно не было ни вчерашней ночи, ни сегодняшнего утра. А в перерыве оттаскивает Стиву в сторону и шипит:
— Слушай, хватит уже смотреть на меня так, словно я сейчас рассыплюсь. Я, в конце концов, не прыщавый подросток, которому отказала его первая большая любовь. Не срослось так не срослось. Ну и хрен с ним. Было бы о чем жалеть.
У него злые глаза, и слова должны бы бить больно — но не бьют. Впервые за последние полгода Джеймсу не удается его задеть и оттолкнуть. Потому что была и вчерашняя ночь, и сегодняшнее утро, и тоскливое «Я решил, что я тебе нужен», и короткое отчаянное «Блядь!»
Стив то и дело бросает на него взгляды украдкой, не в силах сдержаться, несмотря на просьбу, и не может понять, как, черт возьми, это у Джеймса получается. Он сам не умеет настолько хорошо себя контролировать, и не научится, наверное, уже никогда. А надо бы, им ведь еще работать вместе, общаться на глазах у всех, хотя бы здороваться по утрам и перекидываться парой фразой, столкнувшись на коридоре. Как они выдержат? И выдержат ли?
Стив барахтается в этих мыслях, как муха в паутине, и ему кажется, что этот день никогда не закончится — но вечер все равно наступает как-то неожиданно быстро, а вместе с ним возможность хоть на пару часов забыть обо всем, кроме работы.
Группа поддержки знает свое дело: до пожарного люка Стив и Джеймс добираются незамеченными. Внутри склада они разделяются, и Стив проходит мимо стеллажей с ящиками вглубь помещения: вряд ли что-то незаконное будут хранить недалеко от выхода.
В первом открытом им ящике матово блестят стволы охотничьих ружей, во втором тоже, и только на пятом Стиву везет: свето-звуковые гранаты на гладкоствольное оружие явно не тянут.
— Бинго! — бормочет наушник голосом Марии Хилл. — Дай-ка получше рассмотреть.
Еще через три ящика Стив натыкается на противотанковые мины.
— Ого, это уже пахнет международной контрабандой оружия, — восхищается Мария. — И ведь почти не прячутся, мерзавцы.
Стива вдруг как током дергает мысль о Джеймсе — и тут же тонет где-то в глубинах сознания, прежде чем Стив успевает за нее ухватиться. Он растерянно рассматривает аккуратные кругляши в ящике. Ну и при чем здесь Джеймс?
— Стив, уходи, — вдруг ровно говорит Мария. — Что-то не так. Они перезапустили систему видеонаблюдения, и мы, похоже, не успели вовремя перехватить сигнал.
Ее последние слова тонут в вое сирены.
Стив несется по проходу, следуя указаниям Марии, в висках мерно пульсирует кровь, и Стиву страшно: где Джеймс и что с ним? Джеймс-Джеймс-Джеймс, снова Джеймс, черт бы побрал все на свете!
— На развилке направо, — командует Мария. — Молодец, теперь налево.
То, что происходит дальше, Стив не может себе объяснить. То ли сказались бессонные ночи, то ли выматывающие мысли о Джеймсе — он сворачивает направо.
— Я сказала: налево! — оглушает его крик Марии, но уже поздно: Стив выскакивает прямо на охранника, и в живот ему смотрит дуло автомата.
— Заболтай его, — нервно советует Мария. — Барнс уже разделался со своим, направляю его к тебе.
— Нет! Я сам справлюсь! — кричит ей в ответ Стив.
— Стоять! — орет одновременно с ним охранник, и Стив поднимает руки, демонстрируя пустые ладони.
— Тихо, приятель, — успокаивающе говорит он, поглядывая на напряженный палец на спусковом крючке. Стрелять в помещении, битком набитом оружием — самоубийство, и охранник не может этого не знать, но он заметно нервничает, и Стив его понимает. Он чуть ли не жалеет, что выглядит таким… пугающе большим. — Классные ботинки.
— А? — обалдело отзывается охранник.
— На e-bay покупал? — продолжает нести чушь Стив. — Удобная штука этот Интернет, правда?
Охранник трясет головой и орет в рацию:
— Пит! Я в пятнадцатом секторе, поймал одного! Пит?
Его паника почти ощутима физически, и Стив чуть не стонет. Плохо, как же все плохо.
— Спокойно, приятель, — просит он и делает осторожный шаг вперед, и в эту секунду что-то шумно падает справа, и палец на спусковом крючке дергается. Стив бросается в сторону от короткой автоматной очереди и успевает подумать: «Это конец», прежде чем спину обдает жаром и грохотом взрыва выметает из головы все мысли вместе с сознанием.
Первое, что он слышит, приходя в себя, это дикий мат Джеймса. «Жив», — с облегчением думает Стив и кашляет от повисшей в воздухе гари.
— Давай, Роджерс, помоги мне, мать твою! — рычит Джеймс, и Стив прищуривается, пытаясь сфокусировать зрение.
Вокруг полыхает пожар, и от жара болит все тело. Но больше всего почему-то нога. Стив опускает взгляд и обнаруживает, что ее придавило железной балкой, и металлическая рука безуспешно пытается ее поднять. Стив старается помочь, но мышцы вялые, не слушаются, а слева детонирует очередной ящик с оружием.
— Уходи отсюда, — говорит Стив, глядя в перепачканное сажей лицо Джеймса. — Скорей!
Он знает, что услышит в ответ, еще до того, как Джеймс успевает открыть рот: это упрямство в каждой черточке знакомо до боли.
— Нет! Без тебя не уйду!
В глазах щиплет, и Стив готов поспорить, что вовсе не от дыма.
«Нет! Без тебя не уйду!» — кричал Баки, цепляясь за перила, и вокруг так же рвалось к потолку пламя и грохотало от взрывов.
Этот идиот и правда останется и умрет вместе с ним. Как умер бы Баки. «Умрет-умрет-умрет», — оглушительно стучит в висках, и эта мысль придает Стиву сил. Балка поддается, и Стив, извиваясь, выбирается из-под нее. Джеймс тащит его за шиворот вверх, обнимает за плечи и орет:
— Куда идти, Мария?
Глаза слезятся, и больно-больно-больно, и Стив едва переставляет ноги, подволакивая наверняка переломанную правую, а в висках все стучит: «Умрет-умрет-умрет», и это невыносимо. Шаг, еще шаг, и еще один, подальше от огня, господи, пусть он останется жив, он заслужил не меньше, чем Баки.
Они через столько прошли вместе, но Стив все равно не верит, что выбрались и в этот раз, когда в лицо дует свежий ветерок. Джеймс наконец-то его отпускает и со стоном оседает на землю, и Стив только сейчас с ужасом видит, что левый бок у него — сплошная спекшаяся рана, а из живота льется кровь, и как он дошел, да еще и Стива на себе вытащил, непонятно.
— Не смей, придурок! — орет он, и страх колотится в висках, бежит по всему телу, сдавливая грудь и застилая глаза слезами. — Вот только попробуй!
Он цепляется за Джеймса, и тащит его подальше от проклятого склада, и обещает никогда больше не отпускать. Первого, кто пытается его оторвать от израненного тела, Стив встречает ударом и немного успокаивается, только когда слышит голос Фьюри:
— Капитан Роджерс! Стив, успокойся!
— Я чуть его не угробил, — шепчет Стив, как в бреду: — Он говорил: «Пока ты себя не угробил» — а я чуть не угробил его. Я чуть его не угробил.