АХАХАХААХАХАХАХвот это я называю ДНИЩЕ
вот это я называю ОНО САМО
Шкав, я смотрю на вас УКОРИЗНЕННО!!!!
что-то около 2000 слов, пьяный баки, вроде как пьяный скинни!стив, алые губы, бакикрасивый, не вычитано, бессмысленно, ВНЕЗАПНО.
приобщитьсяОх, боже.
Они ведь разбудят мать.
Квартирка Роджерсов, две крохотные комнаты и не менее крохотная кухня - на первом этаже унылого серого дома, и мама не жалуется, но говорит иногда, что это небезопасно.
Стиву жаловаться и вовсе не на что - Баки постоянно влезает к нему через окно; Стив, конечно, закатывает глаза, смеется, мол, что ты за человек такой, а Баки только улыбается.
- Двери - это для всех, - говорит он всегда наставительно. - А таким путем к тебе могу пройти только я.
- Ты, да еще пара сотен воров, - очень серьезно кивает Стив, а на душе у него теплеет.
И хорошо бы, чтобы теплотой все и ограничивалось; но они растут, становятся старше, Баки из любимчика девчонок к восемнадцати годам превращается в любимчика всеобщего, - Стив всегда подмечает детали и жесты, он не может отрицать, что на Баки то и дело засматриваются прохожие на улицах, школьные приятели, полузнакомые ребята на танцах, коллеги со случайных подработок.
Обоих полов.
И Стив всегда говорит, что эти люди просто не знают, какой Баки на самом деле придурок, ну идиот же, в самом деле, и что они все в тебе нашли; говорит, потому что они всегда так общаются, потому что никак нельзя без добродушных насмешек, без легких подколов, без тычков в плечо или под ребра.
Потому что, если не говорить всего этого, придется признаться кое в чем другом, а лучше уж молчать.
Незачем Баки знать, что Стив засматривается на него тоже.
В этот раз он тоже игнорирует дверь; Стив рисует при слабом свете лампы, закусив губу от усердия, - скоро экзамены, и чтобы поступить, нужно отлично сдать рисунок, а Стив постоянно сомневается, хоть все, кто видел его работы, и говорят, что волноваться уж ему-то совершенно не стоит. За спиной - шум, как звук от удара, приглушенная ругань; Стив оборачивается, чтобы увидеть Баки, растянувшегося на полу под окном.
Баки всегда говорит, что совсем не следит за модой, но почему-то подбирает именно то, что ему идет, тратит на одежду немалые деньги, - на нем брюки с отворотами, на редкость запачканные туфли, рубашка - простая, предполагается, наверное, что белая, но измазанная, словно Баки битый час усердно крутился в ближайшей канаве; серая кепка съехала на затылок. Стиву немедленно хочется скомкать лист с наброском, над которым он трудился не один час; хочется нарисовать Баки вот таким - расслабленным, довольным, глаза прищурены, и губы алые-алые, такие бывают у людей, когда они очень долго целуются.
Про поцелуи Стив знает, потому что уже много лет почти каждый день видит Баки; его собственный опыт довольно уныл.
- С ума сошел? - шипит он; Баки редко заявляется прямо так, в час ночи. - Ты что тут делаешь? - и тут же, мало ли, - что-то случилось?
Едва задав вопрос, Стив понимает - да Баки же просто пьян.
Напился так, что и встать, похоже, не может толком; пытается уцепиться за ровный пол, за край подоконника и за стены, но не выходит, и Баки прекращает попытки, снова смеется, слишком громко, а в соседней комнате - уставшая после работы мать, и Стив шикает укоризненно.
- А мы тут выпивали, - послушно переходит Баки на шепот, впрочем, не менее громкий; может, ему кажется, что Стив его не услышит, так что тот встает со стула, подходит ближе, опускаясь перед Баки на корточки. - За отмену сухого закона.
Стиву хочется казаться строгим, серьезным, и вообще, в это время он давно мог спать, что Баки там себе думает; но он не выдерживает, фыркает:
- Его полтора года назад отменили, дурак.
- Вот именно! - радуется неизвестно чему Баки, поднимает правую руку, демонстрируя бутылку с яркой этикеткой, на которой читается - "бурбон". - Мне подарили. То есть, я стащил.
Бутылка полна едва ли на треть, и Стив понимает, что выпроводить Баки домой не получится; все, что угодно может случиться там, на ночных улицах, да и попробуй его подними, - Баки успел раздаться в плечах, он выше Стива на добрых две головы, а еще, когда пьет, как будто тяжелеет - наваливается всегда так, что Стив не может отстраниться.
Да и не хочет.
Стив очень старается; следит, чтобы взгляд не съезжал на яркие губы, которые Баки постоянно облизывает, - пытливо смотрит в глаза, пытаясь понять, есть ли смысл хоть что-то спрашивать; все это очень, очень сложно, никакой надежды на успех, пока Баки так близко.
Так что Стив поднимается было:
- Пойдем, тебе лучше лечь, - но Баки резво хватает за руку, тянет обратно, быстро, не устоять; Стиву не удается удержать равновесие сразу, он почти падает на Баки, уперевшись ладонью в грудь, а взгляд снова падает на губы.
Это плохо.
- Тут хорошо, - возражает Баки, на предыдущую фразу, конечно, но как будто мысли читает. - Давай тут посидим, - он растягивает губы в искренней, светлой улыбке, выглядит наивным, как ребенок, только вот глаза горят пуще той лампы в комнате, и это совершенно, абсолютно невыносимо; Стив так больше не может.
Он же целую работу над собой проделал, чтобы смотреть меньше, дотрагиваться реже, притворяться лучше, - кому, спрашивается, нужен лучший друг с сомнительными желаниями, уж точно не Баки; а теперь Баки так близко, доверчивый, улыбчивый, пьяный, и Стив отлично знает, что если тот накануне принял на грудь, то наутро обычно не помнит ничего толком, так что, может, вот он - шанс неизвестно на что.
Ну, хоть на что-нибудь.
Стив все равно не может решиться; из них двоих только в Баки нет какого-то естественного смущения, словно он вовсе лишен такого чувства, как стыд, - только Баки может между делом задрать однокласснице юбку, стянуть на рынке яблоко, полезть к какой-нибудь симпатичной незнакомке с объятиями; а Стив лучше сто раз ответит на насмешки в свой адрес, или столько же раз ввяжется в заведомо проигрышную грязную драку, чем… это.
- Ты чего? - вдруг громким шепотом удивляется Баки; видимо, у Стива появляется что-то такое во взгляде. Сам он чувствует странную обреченность, как будто твердо решился на что-то, не то самый ужасный поступок в жизни, не то - самый правильный, хотя, на самом-то деле, таким неуверенным Стив не был еще никогда; пока Баки неловко, с третьей попытки стягивает мешающуюся кепку, отбрасывает в сторону, Стив глубоко вздыхает, отнимает бутылку, быстро откручивает крышку.
- Эй! - Баки пытается протестовать, вот только с координацей у него не очень, не успевает; Стив так же торопливо делает большой глоток, закашливается тут же, горло обжигает чем-то невкусным и почему-то сладковатым, он ведь бурбон этот никогда и не пробовал; Баки округляет глаза. - Что творишь? Тебе нельзя.
- Почему это? - знает он, конечно, почему, в зеркале себя каждое утро видит; и все равно успевает глотнуть еще раз, прежде чем Баки выхватывает бутылку. - Всем можно, и мне тоже, - перед глазами мутнеет, голова немного кружится, и в поисках опоры Стив крепче хватается за Баки, оседает на его вытянутые ноги; наверное, вот сейчас должно быть очень стыдно, но - ни капли, и Стив удобно списывает все на бурбон, он же не привык к алкоголю, может он напиться с пары глотков?
Или же накрепко убедить себя, что напился.
- Идиот, и зачем только, - тянет Баки, его голос плывет, так же, как и улыбка; он смотрит обеспокоенно, а Стив не может взять в толк, почему. - Ты как?
- Хорошо, - Стив смеется; ему и правда хорошо, никогда еще не было лучше, - у меня же астма, а не… что похуже, - слова подбираются плохо, и он думает, что проще молчать, проще что-нибудь сделать.
И делает, наконец.
Тянется вперед, неуверенно, неумело, все так же держась за плечи Баки, касается губами губ, невозможных этих, горящих, алых; и не то чтобы Стив много раз целовался, так, пара не самых удачных случаев в прошлом году на дурацких устроенных Баки свиданиях, было мокро и странно, - а сейчас выходит будто само собой, и Баки сжимает губы на пару секунд, не больше, - быстро сдается.
Стив напирает, как будто впервые в жизни; Баки поддается, приоткрывает рот, проводит языком по нижней губе Стива, по верхней, вытягивает руку, пальцы запутываются в волосах на затылке; их носы сталкиваются, и это все еще странно, но по-прежнему хорошо.
Так хорошо, что мало.
Баки отстраняется, смотрит странно, - озадаченный, весь горячий, смешливый:
- А я думал, что с теми девчонками не так, - он проводит ладонью по лицу Стива, очерчивает пальцами скулы, это ощущается до странности нежно, очень непохоже на Баки. - А ты целоваться не научился, - Стив даже не обижается; у него дух захватывает от того, что все еще жжет горло, и от собственной храбрости. Баки трет лоб, как будто пытается ускорить мысль, выглядит почти серьезным, если бы не затуманенный взгляд, - давай-ка еще раз. Считай, что урок.
Из Баки выходит отличный учитель, только Стив ему никогда об этом не скажет, много чести, и так ведь зазнается, - думать об этом смешно, а все остальное - еще веселее; они целуются торопливо, горячо, по-настоящему, так, как надо, так, как Стив себе представлял уже не один месяц.
И ему все еще мало.
Стив даже не думает, что делает, когда опускает руку, чувствует чужое возбуждение так же хорошо, как свое; сейчас, вот прямо сейчас, все кажется нормальным, допустимым, - почему бы и нет, ночь, почти пустая бутылка бурбона, и ведь можно не думать; Баки как будто пугается, вжимается спиной в стену сильнее, перехватывает ладонь:
- Стив, - это звучало бы предупреждением, но голос у Баки нетвердый, выходит осторожно, практически просьбой. - - Давай… спать давай.
Он поднимается первым, охнув, помогает встать Стиву, схватив за руку и немедленно выпуская; пошатываясь, скидывает на ходу ботинки, добирается до кровати, едва не падая мимо, - как был, в одежде; Стив ложится рядом, и вот теперь ему стыдно, так, что краска заливает щеки, от того, как нелепо все произошло, как быстро закончилось. Баки поворачивается на бок, старательно не касаясь Стива, смотрит, - растрепанный, рубашка съехала, обнажая ключицу, - снова облизывает губы. Конечно, думает Стив, хотя ни о чем не хочется думать; конечно, - все как всегда, - когда Стив на что-то решается, даже на совершенную глупость, то упорно доводит все до конца, и только Баки из всех людей на планете умеет как-то его сдержать; только вот сейчас лучше бы не надо.
Зря, что ли, он пил эту гадость.
Стив знает, что не сможет заснуть с гудящей головой, с болезненным почти возбуждением, со всем этим ворохом эмоций, - не сможет просто отвернуться и сделать вид, что ничего не случилось; он смотрит решительно, когда придвигается вплотную, быстро, чтобы не успеть передумать; целует Баки снова, не дав ничего сказать, нет уж, незачем, - снова опускает руку, просовывает под брюки, обхватывает член, это так странно, странно и немного пугает, но, раз что-то уже происходит, считает Стив, смысла нет сомневаться; он двигает рукой, осторожно, пытаясь понять, как дальше, - раз, другой, и Баки беспомощно стонет в губы:
- Стив, боже, - целует, теперь уже сам, а потом накрывает руку Стива своей, ладонь подсказывает ритм; Баки притягивает еще ближе, хотя куда уж, пальцы опять зарываются в волосы, и обычно Стив ненавидит, когда Баки издевается так над его прической, но плевать ему, почему это вдруг так хорошо, почему - все это - так хорошо.
- Стив, - снова стонет Баки, долго, протяжно, низко; Стиву этого хватает, он кончает, в другом случае это было бы почти унизительно - прямо в штаны, запачкав белье; куда-то исчезают все силы, он отпускает Баки, и тот заканчивает начатое Стивом сам, - тот может только смотреть, не отрываясь, как ритмично двигается рука, как Баки откидывает голову на подушку, закусывает губу, сильно, до крови, - как выдыхает сплошными стонами, замирает, наконец, - обтирает ладонь прямо о недешевые брюки, хлопает глазами, точно не понимает, где находится и что с ним случилось; Баки красив так бесстыдно, что Стиву нечем дышать.
Надо, наверное, вытереться хотя бы, переодеться, сменить простыни, сказать что-нибудь; вместо этого Стив переворачивается на живот, укладывает голову на руки, поворачивает - так, чтобы видеть Баки.
В голове - абсолютная пустота, звонкая тишина, невозможное, стыдное удовлетворение; Баки, кажется, хочет что-то сказать, и только мотает головой, как бы сам себе запрещая, - молча протягивает руки, привлекая Стива к себе, обнимает совсем привычно, на одной постели они всегда умещаются именно так, - прикрывает глаза.
Стив слышит ровное дыхание уже через пару мгновений; Баки спит, касаясь губами его макушки.
Стив просыпается первым, еще до рассвета.
Поначалу хочется встать, но Баки прижимает его к себе так крепко, что становится тяжеловато дышать, и Стив думает, что, все-таки, все это было не зря.
Он улыбается.