понедельник, 02 апреля 2012
02.04.2012 в 20:04
Пишет
Dreiser:
Перевод: Прогресс Шерлока ХолмсаНазвание: Прогресс Шерлока Холмса
Автор: ivyblossomСсылка на оригинал: The Progress of Sherlock HolmesПереводчик: Dreiser,
elskerenБета: со второй главы -
AralleКатегория: слэш / гет
Жанр: romance / drama
Герои: Шерлок Холмс, Джон Уотсон, Мэри Морстен, Миссис Хадсон, Лестрейд, Андерсон
Пейринг: Шерлок Холмс / Джон Уотсон, Джон Уотсон / Мэри Морстен
Рейтинг: NC-17
Размер: макси
Разрешение на перевод: получено
читать дальшеДисклеймер: Все, что не принадлежит Конан Дойлю и каналу BBC, принадлежит ivyblossom, наш только перевод.
Размещение: с разрешения переводчиков.
Саммари: Шерлок без ума от Джона, но по нему не скажешь. Серия эпизодов POV Шерлока, во многом основанная на произведениях сэра Артура Конан Дойля.
Предупреждения: Написано в 2010-2011, без учета 2 сезона.
Критика: Мягкая критика и конструктивные тапки приветствуются. Ну или просто отписывайтесь в комментариях.
Комментарии переводчиков: Dreiser: Схожу с ума, потому что это наш первый совместный перевод. Мы ваши покорные слуги, очень старались. elskeren: Надеюсь, вы получите столько же удовольствия от прочтения нашего перевода, сколько мы получили от прочтения оригинала.ссылка на главы 1-3Глава 4. Сердце никакое не сердечкоГлава 4
Сердце никакое не сердечко
Саммари: Шерлок случайно затевает выяснение отношений с Джоном по поводу их не-такого-уж-скрытого сексуального влечения.
Атмосферная рефракция рассеяла более короткие зеленые и голубые волны исчезающего солнечного света, оставив на лондонском небе только красные и оранжевые.
Небо. До настоящего момента я использовал все силы мозга только для анализа того, что с него падает на землю, и как это влияет на всплески преступной активности, но я никогда не анализировал само небо. Теперь я всматриваюсь в него: огромное пустое пространство. Первичные наблюдения дают основание полагать, что это бессмысленно. Просто отсутствие крыши или верхнего этажа. С функциональной точки зрения, небо задает погодные условия. Дождь, снег, туман, мокрый снег: они могут стать уликой, про них важно знать. Другими словами, просто еще одна декартова координата (Z, высота). Как скучно. Космос в общем и целом скучный: там нет мотивов. А значит - ни убийств, ни преступлений. Скучно. Огромные газовые шары, сгорая, вращаются по бессмысленным траекториям. Крошечные точки света. Ярко-красное свечение с другого конца вселенной, постепенно тускнеющее. (Тусклый свет может изменить внешний вид места преступления; можно многое спрятать при разном освещении. По крайней мере, это действительно стоит знать.) Яркая точка оранжевого цвета за горизонтом; красные отблески, увядающие в голубом сумраке.
Оказывается, люди находят романтичным то, как солнце исчезает за горизонтом, сам процесс. Почему? (Считает ли Джон это романтичным? Возможно. Эта мысль беспокоит. Мы не наблюдаем вместе за закатами и не разводим сантиментов. А мне бы хотелось?)
(Было бы мне это интересно, если бы Джон сидел рядом со мной, предаваясь мечтам под заходящим солнцем?)
(Возможно.)
(Вероятно.)
Все дело в цвете? Может, красный цвет имеет какое-то особое значение, вызывает определенные эмоции и подталкивает к романтическим поступкам? Может, мне перекрасить всю квартиру в красный, чтобы подтолкнуть Джона в этом направлении?
Я жалок. Он будет мечтать о ком-то другом, а не обо мне. Телефон вибрирует. Достаю, бросаю взгляд на экран. Сообщение от Джона. Не могу удержаться и смотрю. Это последнее из череды пятнадцати таких СМС, с каждым последующим беспокойство нарастает все больше.
Где ты?
Не могу по тексту судить о тоне голоса, но все равно угадываю его. Он все еще сердится на меня.
Не моя вина в том, что волосы его девушки загорелись. Она мотала ими прямо над свечой на столе, я же не притягивал к ней ее голову. Никто не просил ее так резко от меня отворачиваться. Это было ее решение. Я всего лишь хотел задать Джону парочку простых вопросов насчет разложения печени, и я же не мог в полной мере понять его точку зрения, не прихватив саму печень для наглядности.
Еще одна вибрация. Проверяю телефон. Два сообщения. Желудок снова сделал маленький кульбит.
Шерлок, пожалуйста, ответь мне. Где ты?
Миссис Хадсон уже волнуется, не только я.
Красный еще и цвет предупреждения; вывески, бортовые огни на кораблях, дорожные знаки. Красный – цвет крови, которая, в свою очередь, предупреждение другого рода: остановись, ты зашел слишком далеко, нарушена целостность кожи, тела. Когда впервые видишь сердце внутри тела, оно кажется красным, но стоит очистить его от крови и сразу видно, что оно скорее желтое, как куриная кожа. Наверное, дети рисуют сердца и раскрашивают их в красный, потому что они не уяснили этот простой факт. Возможно, они видели только живые, бьющиеся сердца, видели операции на открытом сердце по вездесущему телевидению (разрешают ли родители своим детям смотреть операции на открытом сердце по ТВ?) и просто не поняли, что красное вокруг сердца – это всего лишь кровь? Может, родители хотят, чтобы их дети представляли только наполненные кровью сердца? По-видимому, да: живое (очевидно) людям приятнее, чем мертвое. (Независимо от цвета, сердце никакое не сердечко, и это неисправимая ошибка языка, а еще патологически неверный урок анатомии для детей. Думаю, это как Санта Клаус: одна из тех вещей, о которых взрослые врут детям по умолчанию, без стыда и угрызений совести.)
Если я не получу от тебя ответа в течение 5 минут, а потом выяснится, что ты оставил где-то телефон, то возможно мне придется прибегнуть к насилию и даже убить тебя.
Красный – цвет зрелости, сексуальной готовности. Потому ли красное небо считают романтичным? Оно напоминает (потенциальным?) любовникам об обнаженных и налитых кровью гениталиях? Наблюдение за светом заходящего солнца не находится в списке тех непристойностей, к которым религиозные фанатики причисляют, например, танцы, так что, наверное, нет.
Снова вибрация. Проверяю. Не Джон, Лестрейд.
Куда ты пропал? Почему игнорируешь Джона? Мне послать патрульную машину?
Хмм. Совершенно ясно, что Джон уже доложил наверх. Что ж, хорошо. Отправляю сообщение Джону, игнорирую Лестрейда.
Я здесь. ШХ
Здесь? Где здесь?
221б, конечно же. ШХ
Нет, тебя здесь нет. Я в квартире и могу сказать точно - тебя здесь нет. Тебя сложно не заметить.
Смотри выше. ШХ
Взгляд на часы: интересно, сколько времени потребуется Джону, чтобы догадаться. Я почти чувствую, как нейроны его мозга обращаются друг к другу, пытаясь сформировать новые связи. Выше, выше, выше! Что выше? Небо. Что отделяет нас от неба? Потолки, верхние этажи. Он уже знает, что меня нет на третьем этаже; он, скорее всего, проверил. Миссис Хадсон проверила другие места, определенно. И что осталось? Что защищает нас от дождя, града и снега?
- Шерлок! – Джон кричит с улицы. Наклоняюсь вперед, смотрю вниз. Взгляд на часы. Две минуты, сорок секунд. Ощущаю прилив гордости; обычному человеку понадобилось бы как минимум на две минуты больше. Немного сдвигаюсь: черепица слегка впивается в бедра.
- Господи, Шерлок, не двигайся!
Миссис Хадсон выходит на улицу, ее невысокие каблучки стучат по тротуару. Вдруг ее глаза наполняются слезами.
Через пару секунд Джон уже лезет через маленькое чердачное окно на крышу, часто и тяжело дыша.
- Шерлок, - говорит он. – Не надо.
- Не надо чего?
Он опасливо ступает по мокрой крыше, двигаясь осторожно, но решительно. Солдаты не боятся ненадежной черепицы под ногами.
- Я не собираюсь прыгать.
- Нет? – он хватает меня за воротничок. – Отойди от края, пожалуйста.
Ему определенно не нравится, как я болтаю ногами, свесив их с крыши. Его ладонь на моем затылке, горячая и настойчивая. Он с усилием тащит меня, и я упираюсь ладонями в неровную крышу, сдвигаюсь чуть назад и поднимаюсь на ноги. Вверх по склону крыши, и вот спина прижимается к трубе – Джон обеими руками пригвоздил мои плечи к ней. Он пытается устоять на неровной черепице, чуть съехавшей в сторону; эта шаткая позиция ставит его жизнь в еще большую опасность, нежели та, в которой находился я. Его лицо так близко, я чувствую его дыхание на щеке. Кладу руки ему на грудь, отодвигаю, заставляю сесть, устойчиво и надежно, как я. Его рука проскальзывает за трубу по изгибу моей спины, теперь она на моем бедре. В безопасности.
- Нет, правда, - говорю я. – Не было никакой опасности, пока ты не появился.
Джон вздыхает.
- Что ты тут делаешь? И почему игнорировал мои сообщения?
- Красный, - отвечаю я.
Пытаюсь указать на то, что осталось в небе от захода солнца, но он импульсивно ловит мою руку и удерживает ее, прижав к своему животу. Позволяю ладони расслабиться на его бедре. Под пальцами джинсовая ткань. Горячая. Рука прижата к его телу, и я чувствую, как он дышит, как быстро бьется его сердце. Он и правда думал, что я собираюсь прыгать. Странно: разве я хоть чем-то похож на человека, который способен совершить такой бессмысленный поступок? Невероятно короткий по продолжительности полет – не совсем то, что меня интересует. Джон пристально всматривается в линию городского горизонта, наблюдая, как садится солнце.
- Ты же… - начинает он. – Ты же не полез на чердак и потом через это маленькое окно только ради того, чтобы посидеть здесь и посмотреть на заходящее солнце?
- Может быть, - это ни «да», и ни «нет». Я чувствую, как Джон слегка шевелит пальцами на моем бедре, неуверенно, осторожно.
- Ты прятался от меня, - голос звучит так, будто он задет, звучит странно, не зло. Его дедукция, безусловно, верна.
- Не прятался, - говорю я. – Конечно, нет. Я исследовал природный феномен, который люди склонны считать романтичным. Думал, что обнаружу что-то новое. Предположил, что ты наслаждаешься закатом с Кэти.
- Кейси, - поправляет Джон. – Ее зовут Кейси. И нет, после того, как я потушил ее волосы, она изъявила желание сразу пойти домой. Одна.
На это у меня не было ответа. И я уж точно не собираюсь извиняться. Я не виноват. Вместо этого я медленно провожу пальцами вдоль шва джинсов, наблюдая за его лицом краем глаза. Джон смотрит на закат. Он окрашивает его лицо в красный. Красный значит предупреждение (остановись! опасность! кровь, и боль, и повреждение!), а еще это приглашение, сексуальная готовность (вперед, вперед, вперед). Я мечусь меж двух огней.
Упираюсь щекой ему в плечо.
Мгновение спустя он утыкается лицом мне в волосы. Я ощущаю, как он вздыхает, слегка подрагивает. Кладет руку мне на плечо, сжимает его. Это что-то означает. (Что?)
Признание физической близости, больше, чем просто дружеской? Признание того, что мы были близки так и раньше, связанные повседневным общением? Я охвачен желанием, поэтому не уверен, чего же я на самом деле жду от этого жеста. Близости, конечно. Кожи. Контакта. Соприкосновения. Джона. Неумелые ощупывания в общежитиях не подготовили меня ко всему этому. Я застигнут врасплох, несмотря на всю мою бдительность, и не важно, как долго я держу его в поле зрения. Сколько бы времени я ни потратил на наблюдение, изучение Джона, все равно мои усилия тщетны. Я не знаю, ни как жить с желанием, ни что делать с обладанием. Он слегка наклоняется и целует меня в лоб.
- Ты знаешь, я… - начинает он. Я не прерываю - хочу знать, что он собирается сказать. Не двигаюсь. Он делает паузу. Сердце его бьется очень быстро. Прижимаю палец к запястью Джона, хочу посчитать пульс, почувствовать его. – Я не… - еще одна попытка. Никакого продолжения. Он вздыхает. Считаю удары его сердца. Меня посещает странное чувство страха, которому я не могу найти причины. (Опасность? Где? Исходит от него.)
- Мы могли бы попробовать, - наконец говорит он так тихо, словно заранее готов на благовидное отрицание. Здесь, на крыше, никто не смотрит; его голос такой тихий, что можно притвориться, будто ничего и не говорил. – Могли бы. Я обычно не… - он снова вздыхает, зарывая лицо в волосы у меня на макушке. Вдыхает меня. – Я традиционной ориентации, ты знаешь. И мы товарищи. Ты мой лучший друг, и даже больше, ты знаешь.
Я не двигаюсь. Чувствую себя окаменевшим, пустым. Могу представить семнадцать различных окончаний этой речи Джона, и я в ужасе ото всех.
– Я и подумать не мог… - кажется, большая часть этого предложения никогда не будет произнесена. Я немного передвигаюсь, моргаю, и ресницами касаюсь его шеи. Его пробирает дрожь. – Есть вещи…которые тебе не понравятся, Шерлок. Отношения, они отнимают много сил, знаешь. Они…непонятные, всегда есть какие-то желания и компромиссы, и…
Он, конечно же, прав. Есть причина, по которой я до сих пор успешно избегал отношений. Утомительные. Скучные. Однообразные. Я и правда не заинтересован в трате времени на беспокойство о чьих-то желаниях. Задетых чувствах. Требованиях. Я также не желаю оправдывать чьи-то ожидания своей ложью о каких-либо вещах и лелеять чье-то эго. Сделать кого-то приоритетом над работой, надо мной самим. Нет.
- Мы могли бы… - снова начинает он. – Я понимаю, то есть, я чувствую это притяжение между нами, я в курсе. Я думаю… - он перекладывает руку с моего плеча на шею, осторожно, мягко; именно так звучит и его голос. Зарывается в мои волосы, касается щеки. – Ну, я никогда не думал, что буду испытывать подобные чувства к парню, поэтому ты исключение. В общем, мы могли бы, шутки ради. Выйти за собственные рамки. Ты не привык быть с кем-то настолько близко, я понимаю. Мы могли бы, но я уверен, что ты бы потом пожалел.
Моргаю. Что?
- Я не… - вздыхает. Джон наклоняется и снова целует меня в лоб. По его мнению, это допустимая локализация для поцелуя. Безопасно, несексуально, не преступая границ. Любяще. Он хочет. Он хочет поцеловать меня в губы, но боится. У него пульс скачет. Его страх заставляет бояться и меня. Джон не боится ничего, кроме вот этого? Кроме меня? Поцелуя со мной? Близости со мной? (Быть отвергнутым мной?) – Я знаю, как все это будет, Шерлок. Я старался избежать этой крайней черты, зная, что мы к ней все ближе. Если я ее пересеку…- он пропускает мои волосы сквозь пальцы. Это напоминает прощание. Что-то внутри меня разрывается на кусочки. – Не думаю, что смог бы просто выключить это чувство. А тебе бы не понравилось. Ты бы чувствовал отвращение к нему. Меня бы это задело и рассердило, и ты стал бы меня ненавидеть. Все бы пошло наперекосяк.
Вот оно, откровение. Я был так поглощен желанием, что и представить не мог все возможные последствия. Находясь здесь, под защитой Джона, вдыхая его запах, чувствуя его губы, его пальцы в волосах, цепляясь за него, как испуганный ребенок, я не могу и вообразить всего этого. Я не могу даже представить себе само обладание. (Каково бы это было? Колени и локти, зубы, языки и движения, которые я даже не могу толком исследовать.) Джон на три шага впереди меня, он уже мысленно перешел от желания и обладания к моей неизбежной скуке, отторжению. Мне действительно становится скучно. Я устаю. Разочаровываюсь. Мне наскучивает всякий, кого я встречаю. Почему он должен быть исключением? (Но он и есть исключение. Хотя у меня пока никакого доказательства, никакого. Без доказательства не может быть никаких выводов, никаких утверждений.) Если расследование продолжается дольше недели, мне и оно наскучивает. Он прав в том, что мыслит на опережение. Мой гениальный Джон: он консультирующий детектив в любовных делах. Он прав.
Я отпускаю его.
А он отпускает меня. Благовидное отрицание. Я чувствую себя потерянным, канаты, сдерживавшие меня, перерезаны, и я просто дрейфую. Прижимаюсь к трубе на секунду перед тем, как встать на ноги; они словно ватные и дрожат. Спускаюсь вниз по крыше к самому краю. Чувствую себя сломленным и побежденным. Впервые после того случая, когда мне было тринадцать (осмеян, побит одноклассниками, осыпан ругательствами, отвергнут, посрамлен), я испытаю глубокую ненависть к самому себе и очень хочу быть хоть чуточку нормальнее, чуть больше походить на обычного человека, с обычными желаниями и обычным мозгом. Менее деструктивным. Хотелось бы быть тем, кто не стал бы, в конце концов, ненавидеть Джона, человека, который меньше всего этого заслуживает. Тем, кто смог бы просто любить его, кому бы это не наскучило. (Как мне стать этим человеком? Что мне нужно сделать?)
- Шерлок, - говорит Джон, на этот раз громче. – Не надо. Ты пугаешь меня.
Я знаю. Я знаю, Джон. Я пугаю тебя. Я знаю.
Солнце зашло. На небе больше нет красок. Небо: большая зияющая глотка пустоты; ничто, заполненное крошечными точками бессмысленного света.
Глава 5. Решение (7%)
Саммари: После разговора на крыше в отношениях между Шерлоком и Джоном возникла некоторая неловкость. Шерлок нашел свое решение этой проблемы, и еще одно как раз стучится дверь.
Примечание автора: История немного связана с оригинальным произведением Артура Конана Дойля «Знак четырех». Кроме того, не лишним будет общее представление о биографии Джона Уотсона. Сложности только начинаются!
Глава 5.
Решение (7%)*
*Здесь игра слов: solution – 1) решение, 2) раствор.
Маленький футляр до боли знаком, хотя я не прикасался к нему годами. Тактильная память настолько цепкая, что плетение ткани, плотно обтягивающей футляр, под подушечками моих пальцев ощущается болезненно успокаивающим. Открываю защелку. Она легко отскакивает, и футляр раскрывается – (относительно) новые петли. Шприц слегка поблескивает на свету, будто нарочно соблазняя меня своим мерцанием. Однако, мои поиски среди всех этих коробок и ящиков, заветный футляр на моих коленях, бутылёк над кипой книг – все это демонстрирует со всей полнотой и ясностью, что я уже поддался соблазну.
Искусная работа из серебра, старинное стекло, туговатый поршень - для предстоящего задания (фундаментальное перерождение, побег, полет необъяснимо сладкой иллюзии, перемещение из неуютного сегодня в терпимое завтра) подходят больше, чем одноразовый пластик. Над шприцем, в постели из мягчайшего бархата, уютно устроились две иглы, (относительно) новые. Иглы девятнадцатого столетия достаточно толстые, чтобы уколы уколы причиняли заслуженную боль, однако они оставляют предательские отметки. Пришлось неделями искать того, кто бы подогнал набор для инъекций под стандарты двадцать первого века и откалибровал его для моих особых лекарств. Два вида: одно для эйфории, одно для забвения. Последний раз я вытаскивал эти иглы семь лет назад.
Немного удивлен, что Майкрофт до сих пор не конфисковал этот футляр. Возможно, он воспринимает его как некий талисман, и намеренно позволяет мне хранить его как напоминание. Он покрыт пылью воспоминаний; днями и ночами, смешанными воедино,теплым сиянием спокойствия, разливающимся в теле после инъекции, бешеной скоростью мыслей, удовольствием. Покой. Завершенность. Гармония. В тех воспоминаниях нет никаких лиц, хотя наверняка там были какие-то лица. Эти воспоминания интроспективны. Желание почти нестерпимо. Но только почти.
Входная дверь открывается и закрывается. Звук знакомых шагов на лестнице. Тяжелых: Джон нагружен покупками. Резко захлопываю футляр, задвигаю его под диван. Бутылек в ладонь, а затем в карман. Прячу все так, чтобы мне было видно, а другим (Джону) нет. Не хочу ссоры. Чувствую странный укол вины, смущения. Короткая вспышка стыда. (Я должен быть сильнее, выше этого. Не стоило бы возвращаться к подобным вещам, но полный хаос эмоциональных хитросплетений - это не по моей части. Всем уже пора бы усвоить.)
Я вернусь к кокаину. Решение принято, причем несколько дней назад. У меня даже не было никаких внутренних противоречий по этому поводу. Если не сегодня, то очень скоро. Майкрофт будет в ярости, Лестрейд будет разочарован. Джон расстроится, будет чувствовать себя неловко, и либо а) это подтолкнет его ко мне, он будет заботиться обо мне, мой добрый доктор, бороться за мою жизнь и здоровье изо всех сил, либо б) это его оттолкнет, и возникнет пропасть между безнадежным (с разбитым сердцем) торчком и страдающим комплексом вины им самим. Я надеюсь на первое (все то немногое романтичное, что есть в моем сердце, полагается на последний благородный поступок, который полностью соответствует абсурдно-рациональной позиции Джона по данному вопросу), но ожидаю все-таки последнего. Любой вариант принес бы облегчение в некотором роде, и предрешил бы, как будут обстоять дела в будущем, установил бы новые непреложные правила наших отношений. В этом есть логика. И утешение. Химическое и действенное. Это мое Решение (7%). Раскрываю газету.
- Не возражаешь? – саркастически произносит Джон, держа пакеты в обеих руках. О, я совсем не возражаю. Переворачиваю страницу.
На первый взгляд, Джон ведет себя безжалостно обыденно. На самом деле, со стороны это кажется откровенно нарочитым. Все по-старому. Видимость того, что никто еще не пересек никакую черту, когда мы оба знаем, что эта черта позади, да еще и неуклюже размазана во все стороны. Но мы будем притворяться, пока не поверим в этот обман, чтобы затем и дальше продолжить наше притворство.
- Чаю? – он уже поставил чайник. Бросаю взгляд на него, он смотрит на меня. Его глаза не умеют врать. В них что-то, чему сложно подобрать название, коктейль из страха, заботы и неопределенности. Я улыбаюсь и притворяюсь (вот чем мы сейчас занимаемся), что ничего не замечаю.
- Да, - отвечаю я, - спасибо.
Вежливые слова. Те, что я должен произносить, но обычно не делаю этого. Они сейчас к месту. Джон слегка напрягается – он не хочет, чтобы я был вежливым. Думаю, моя вежливость ранит его. Мне нисколько не стыдно.
- Очень мило с твоей стороны, - добавляю я, в надежде подчеркнуть это.
- Над чем-то работаешь*? – он отворачивается к пакетам. На секунду мне кажется, что он про футляр под диваном, и во мне поднимается паника. Он не мог разгадать мой план так быстро. Это должно было быть сюрпризом: я в опасном бреду под кайфом, заново рожденный, уязвимый, и полностью в его власти. Мне нужно так шокировать, чтобы либо а) подтолкнуть Джона к себе (предпочтительней), либо б) оттолкнуть от себя. Одно из двух. Его преждевременная догадка изменит ход событий.
Затем я понимаю: Джон ничего не видел. Он ничего не знает. Всего лишь пытается сменить тему, хочет узнать, появилось ли новое дело, звонил ли Лестрейд, занят ли я одним из множества потенциальных клиентов, оставляющих бестолковые сообщения на моем сайте. Разумеется. Ни он, ни я не хотим озвучивать разговор, который постоянно ведут между собой наши тела. Он всего лишь пытается сменить тему. Облегчение.
- Возможно. Жду посетителя в скором времени. Что-то о пропавшем родителе.
Скучно, на самом-то деле. Определенно не то, за что бы я взялся при обычных обстоятельствах, но мне нужно отвлечься. Эта неловкость между мной и Джоном в течение последних нескольких дней была сущей агонией.
Я виню его в этом, и не виню одновременно. Вот что хуже всего. Я хочу винить его, но винить нужно себя, что сложнее. Увлекаться эмоциями - опасно; все так запутанно. Мишени ложные, никаких ориентиров, а эти метафорические пули отчуждения летят отовсюду и попадают прямо в нас. Отсутствие знакомых прикосновений Джона: те его легкие поглаживания моих ладоней, которые раньше были обычным делом, внезапно прекратились. Вместо того, чтобы убрать ресницу с моей щеки, он просто говорит мне, показывая на своем лице. Он больше улыбается. Он стал добрее ко мне. Он не рассердился из-за штатива с пробирками, наполненными кровью, рядом с остатками ужина или из-за гниющей печени (до сих пор в холодильнике). Он стал терпеливей. Это беспокоит меня. Я испытываю соблазн встать и помочь ему с покупками, но это было бы слишком вежливо с моей стороны и ранило бы его еще сильней.
Глубокий вдох. Как бы там ни было, признание Джона мне льстит: я исключение. Меня не отвергли – вместо этого меня наградили сложной задачей. Мы пересиливаем низменные и изменчивые желания плоти (не только моей, кстати, но и его) ради сохранения нашей дружбы, нашего сотрудничества, симбиотического партнерства в будущем. Это как клятва. Обещание. Ведь это нам во благо, не так ли? Пока я этого не ощущаю. С разумной точки зрения то, что он предложил, важнее тех плотских утех (я их жажду), которые рисует мое воображение, тех вещей, которые я (безуспешно) пытаюсь не воображать (больше никогда). С разумной точки зрения я должен радоваться. Но внутри меня пустота, и поэтому я просто парю над пропастью. Джон пытается спустить меня на землю. Я сопротивляюсь, не знаю почему.
Внутри образовалось неприятное противоречие между рациональной частью меня и (недавно открывшейся) иррациональной. Возможно, мне тоже нужен бесполезный психотерапевт.
- Частный клиент?
- Да, - отвечаю я, - не очень интересно.
Он снова напрягается. Я собирался сказать, что ему не обязательно участвовать, и предложить навестить друзей или посмотреть ТВ, пока я буду раскрывать маленькие жалкие бытовые тайны, и он понял. Мысль отделаться от него весьма соблазнительна, хотя в практическом и коммуникативном смысле его присутствие оказалось бы полезным. Почему сейчас мне не хочется, чтобы он был рядом? Я опять сбегаю от этой неловкости, от эмоциональных усилий, которые нужно приложить, чтобы исправить то, что перевернуто с ног на голову? Он прав. Мы должны с этим разобраться. Это битва за будущее, спасение. Я могу притворяться, что между нами нет никакой пропасти, пока не поверю, что так оно и есть.
- Мне бы пригодилась твоя помощь – ты не позволишь мне быть слишком грубым, когда она мне надоест, - переворачиваю страницу. Краем глаза замечаю, как Джон расслабился.
- Я могу, - произносит он, открывая холодильник, - определенно, могу.
Клиент приходит через час. К этому времени я уже перепрятал викторианский футляр и бутылек с кокаином в спальне, так что ни Джон, ни Лестрейд не смогут ничего найти, но я все еще ощущаю текстуру ткани, прохладу стекла, слышу тиканье воображаемых часов, приближающих меня к моей зависимости. Жду. Как только закончу дело, вернусь к этим отвратительным побочным эффектам и прочему. По крайней мере, хоть что-то изменится.
Она стоит в дверях. Джон только закончил мыть посуду, вытирает руки и поворачивается к ней. Она представляется.
- Мэри, Мэри Морстен.
*Игра слов: case - 1) футляр, 2) дело, расследование
Глава 6. Что мы знаем о МэриГлава 6
Что мы знаем о Мэри
Саммари: Шерлок и Джон ужинают с новой клиенткой, и Шерлок составляет о ней свое мнение. Джон тоже.
Совершенно очевидно, что произойдет дальше. Настолько очевидно, что любой бы смог понять (даже чертов Андерсон). Джон наклонился вперед, чтобы быть ближе, и теперь жадно ловит каждое ее слово. Она улыбается ему, флиртует. Она тянется к нему, дотрагивается до его руки; время от времени хватает его за пальцы. Их ладони сближаются, он хочет, чтобы они, наконец, соединились. Джон облизывает губы, проводит рукой по волосам – я знаю, что это значит. Он уже в предвкушении. Она дотрагивается до его плеча, он улыбается. Смеется над тем, что она сказала, хотя это не так уж и смешно. На будущее: брать Джона на ужин с клиентом – не самая лучшая идея.
Я все еще невероятно четко помню прикосновение его губ к своему лбу, его пальцы в собственных волосах. Тактильная память неумолима и может причинять боль. (Пометить как важное.)
Пятнадцать минут, посвященных ее делу, и я уже могу сказать, чем все закончится. Пустая коробка, раскрытое дело и новая женщина в жизни Джона. Идеальное оправдание, идеальное решение. Лучше, чем мое, вынужден признать. Лучший способ отвлечься, лучший способ защиты. Прекрасное напоминание Джону о его полной нормальности, о его идеальном гетеросексуальном будущем. Задвинуть меня (все, что он чувствовал, чувствует или мог почувствовать ко мне) подальше на мое законное место в тени. Не так вдохновляюще, как кокаин, но опасных побочных эффектов столько же.
Итак, возвращаться ли к кокаину: ДА/НЕТ? Внезапно я полон сомнений. Лежать под кайфом на диване в гостиной и быть всем довольным все еще кажется притягательным, однако при нынешних обстоятельствах, Джон может попросту не заметить моего измененного состояния сознания.
Она много флиртует, эта женщина; больше, чем остальные. Больше, чем она сама осознает. Заигрывает даже со мной, а со мной никто не заигрывает. (С чего вдруг? Я, как правило, незамедлительно демонстрирую свою реакцию на подобные трюки. Флирт – форма манипуляции, а я никому не позволяю собой манипулировать. Это оскорбительно.) Она понимает, какое действие оказывает на Джона. Впрочем, делает она это намеренно, а он с радостью поддается ей. Щемящее чувство в груди. Больно. Эмоции бесполезны, только мешают. (Я и не думал, что все примет такой поворот.)
(Это должно было произойти рано или поздно. Полагаю, лучше рано, чем поздно.)
Даже если я и исключение, тот единственный, в которого он мог бы влюбиться, а затем и полюбить, с кем бы он мог даже заняться любовью (все это так, гипотетически-мечтательный мысленный эксперимент), я бы все равно все испортил. Я не могу быть ею, я не могу быть им. Я не могу улыбаться и хихикать, и вот так вот взмахивать ресницами. Проявлять притворный интерес к скучному разговору. Смеяться без причины. (Нет, я могу. Конечно, могу. Но только чтобы смотреться убедительно в своей роли, только в каком-то образе. С одной только целью: смущать, манипулировать, сбивать с толку. С моей стороны это никогда не будет искренне и честно. Эти обыкновенные люди, они что, все время играют? Или я чего-то не понимаю?) Я бы все испортил, было бы неловко и горько.
Все к лучшему, правда. (Так и есть. Определенно.)
(Найти способ отвлечься. Сердце глухо и болезненно отдает в груди. Отвлечься.)
Что мы знаем о Мэри: ее отец исчез шесть лет назад при таинственных обстоятельствах. Это все, что она нам рассказала. Из того, что она не рассказала: мать умерла, когда Мэри была еще совсем мала, ее кое-как воспитывал отец. Он практически отсутствовал в ее жизни, был увлечен своей работой, совсем не знал, что делать с дочерью. Возможно, винил Мэри за смерть жены. Предположение: она очень похожа на свою мать, и это было для него болезненным напоминанием. (Когда увидим ее квартиру, не забыть проверить фотографии матери, доказать верность моей дедукции. Небольшая вспышка самодовольства не помешала бы среди всех прочих эмоциональных взрывов.) Она росла, наблюдая за длинной чередой симпатичных, эффектных подружек отца, сменявших одна другую. Научилась флиртовать с мужчинами, поняла, что заигрывание (и, конечно же, соблазнение) приводят к обожанию со стороны мужчин. Вкратце: проблемы с папочкой. Нет им конца.
- Я читала ваш блог, - говорит Мэри Джону. – Он такой замечательный! – как раз те слова, которые люди используют, когда флиртуют - сплошные преувеличения. – Вы и правда хороший писатель.
О, надо отдать ей должное - она знает, как польстить Джону. Он бы не стал так положительно реагировать на разговоры об отваге и героизме: женщин, которых впечатляет его профессия, главным образом интересуют лишь деньги, и Джон знает об этом. Разговоры о его солдатском прошлом или о часах, проведенных в хирургии, скорее всего, утомили бы Джона и заставили испытывать неловкость. Но его блог – вот, где ему хотелось бы развиваться. Похвали писательские навыки Джона, и он покраснеет от удовольствия. (Надо запомнить.)
- Вы так думаете? – спрашивает Джон. Это действительно работает. Он польщен. Доволен. О, Джон.
По крайней мере, она не лжет ему. Я бы не стал это терпеть. Но она действительно так считает.
(Думаю, он поднаторел в этом своем увлечении, в писательстве. Если кому-то интересно.)
Она была замужем. По крайней мере, дважды, скорее всего, трижды. И дело не только в следах на ее пальцах, но и в ювелирных украшениях. По три сережки в каждом ухе, дорогие. Дороже, чем те, что она может сама себе позволить. Две пары приобретены одним мужчиной, оставшаяся – другим. (Кто бы ни купил первые две, у него и мысли бы не возникло купить третью – совершенно разный вкус.) Вижу, как она окидывает взглядом комнату, улыбается Джону, потом смотрит на меня. На ее губах заигрывающая улыбка, несмотря на мое абсолютнейшее неприятие. Ясно: она склонна к супружеской неверности. Два брака, вероятно три: все закончились разводами. Вероятно, когда муж(ья) узнал(и) о ее систематических изменах. Предупредить Джона? Но это не мое дело, ведь так? Он бы не оценил такой поступок с моей стороны, а счел бы его грубым, жестоким, злым. Три брака – более трех измен. Цепочки (две на ней сейчас), браслет: подарки любовников? Ей нравится, когда мужчины дарят ювелирные украшения, она их коллекционирует. Одна цепочка: с подвеской в форме сердца, простая, куплена в начале 80-х – подарок от ее любимого, но отчужденного отца? Конечно! Все еще ищет идеального мужчину на роль папочки, чтобы тот занял его место. Скромного героя.
Как банально.
Тем не менее, она этим ничуть не гордится – тревога оставила на ее лице заметные следы. Борется с ней. (Психотерапевт? Маловероятно. Глубоко затаенный стыд, еще не готова этим поделиться. Вероятно, ей все же нужен психотерапевт.)
- В какой школе вы учились? – во всяком случае, она интересуется образованием. Некоторые девушки Джона проявляли больший интерес к танцам в ночных клубах и читали Daily Mail. Но не Мэри – она работает в университете. Следит за новостями. Читает. (У нее в сумочке две книги: одна - беллетристика, вторая – фэнтези. Она любит литературу как искусство, но и удовольствие от нее получает тоже. Не сноб. Предпочитает красное вино – свежее пятнышко на корешке.)
Исходя из ее смутного представления о стиле «деловой casual», неуловимого запаха книжной плесени, который она так и не смогла полностью вывести, и узкой полоски на левом пальце от печати с датой, она работает в студенческой библиотеке, скорее всего, библиотекарем. В одной из тех, что работают допоздна, возможно, всю ночь. Если говорить про адрес, то, скорее всего, центр Лондона. У нее частое нарушение сна (нужно самому страдать бессонницей, чтобы с первого взгляда распознать характерные симптомы); вероятно, у нее несколько ночных смен. Она знает, как разговаривать с незнакомцами. Очаровывает почти каждого, кого встречает. (Не меня, конечно. Не меня. А вот Джона – определенно.)
Три кошки (один – рыжий самец). Итак, она дипломированный библиотекарь.
Кое-какие проблемы с деньгами: возможно, арендная плата слишком высока. Вероятно, в значительных долгах. Странно, что это предполагаемое сокровище - подарок отца - еще не продано (это жестоко с моей стороны?). Туфли потертые, одежду стирали слишком много раз. Она аккуратна и чистоплотна, но на внешний вид лишних денег нет. Ей нужно подстричься: сама ровняла челку (неудачно). Косметика дешевая, но макияж сдержанный, так что это не сильно заметно.
- В Королевском или в ЛИЭ*?
Оба поворачиваются ко мне в изумлении. Я чему-то помешал.
- Что? – спрашивает Джон.
- Мэри – библиотекарь, - поясняю я. – Какая библиотека, Мэри? В Королевском колледже или в ЛИЭ?
Она выглядит растерянной, как это обычно бывает в таких ситуациях.
- ЛИЭ.
- У него дар, - объясняет Джон. – Удивительно, правда? Он может рассказать почти все о человеке, просто осматривая его.
Мэри явно некомфортно. Людей можно разделить (если бы вдруг возникла такая необходимость) всего на два типа: те, кого смущает (или настораживает) мысль о том, что я могу узнать почти все (если не все) самое важное о ключевых моментах их жизни спустя две минуты после нашего знакомства, и те, кто может оценить эту способность. Последние – весьма малочисленная группа. До настоящего момента она состояла из одного единственного человека.
- Не дар, - отвечаю я. – Просто наблюдательность.
- Определенно, дар, - говорит Джон. Теперь он улыбается мне. – Шерлок - гений.
- В таком случае, - говорит Мэри, невзначай уронив руку на колено Джона, и наклоняется через стол чуть ближе ко мне, – что еще вы можете рассказать обо мне?
Это вызов. В ее глазах отражается нечто, граничащее с тревогой и пренебрежением. Какова моя роль в этой игре «Впечатлить папочку»? Отец, всегда отстраненный от дочери, однако успешный бизнесмен с гениальными идеями, которые (вероятно) и убили его? Теперь понятно. Джон – его ласковая сторона, фантазия, та часть его, мысль о которой спасала ее в самые одинокие моменты жизни, часть его, исполненная любви, которая, как она надеялась, существовала, и которая была так желанна. А я - та часть, что отдаляла это желанное от нее. Та часть, которую она ненавидела. Препятствие.
Возможно, мне стоило бы стать психиатром. Убийственно честным психиатром. К сожалению, в психиатрии недостаточно трупов.
- Ваша мать умерла, когда вы были еще совсем маленькой. Вы на нее похожи. От случая к случаю работаете в ночные смены, что удобно, поскольку вы нередко страдаете от бессонницы. Были замужем, - щурю на нее глаза, смотрю на Джона: пытаюсь понять, насколько жестоким и честным я могу быть? – По крайней мере, дважды. И у вас три кошки и кот, рыжий. Предпочитаете красное вино.
Мэри раскрывает глаза от удивления. Ее бьет дрожь, это видно. Думает, что я ставлю ее на место, играю в какую-то игру. Сопротивляюсь готовой появиться на лице самодовольной ухмылке.
- Он в чем-нибудь ошибся? – спрашивает Джон. Он выглядит по-настоящему восхищенным и довольным. Предупреждение о браках, кажется, пролетело мимо его ушей. Наверное, мне не следовало быть таким деликатным.
- Нет, - отвечает Мэри.
- Удивительно, - говорит Джон. Он берет ее за руки, будто это она удивительна. Будто это она только что подтвердила свои догадки. Причем все оказались верными. Я чувствую неимоверное желание надуться.
- Едва ли, - никто из них не замечает моей скромности. Они смотрят друг другу в глаза, словно что-то там нашли. Я отворачиваюсь.
Спустя неделю дело раскрыто, а Джон и Мэри, едва знакомые, поддавшиеся химии тел, все еще заглядывающие друг другу в глаза, помолвлены. (Помолвлены!) В тот вечер я ввожу экстремальную дозу своего семипроцентного решения и жду, когда Джон придет домой. Но он не приходит.
*Лондонский Институт ЭкономикиГлава 7. Лишняя информация
Глава 7.
Лишняя информация
Саммари: Неловкое перемирие, во время которого Джон разрывается между двумя самыми важными людьми в его жизни. А еще место преступления – Клэптон.
Сирены. Женские крики на улице – ссора с дружком. (Она пьяна). Промозглая ночь в Лондоне: черное небо, мокрые улицы. Стук дешевых туфель по мостовой, глухой шум басов из глубин ночного клуба. Звуки кажутся более выпуклыми, когда я один. Их сложнее игнорировать. Они давят на меня, и совсем не на что отвлечься. Будто Джон поглощал всю лишнюю информацию вокруг меня? (Ха!) В любом случае, сейчас все по-другому. (И как один человек, один единственный, заставляет меня видеть мир по-другому? Один конкретный человек против шести миллиардов безымянных. Глупость какая-то.)
Джон сейчас в Клэптоне, со сменным бельем и бутылкой вина. Сегодня он в обшарпанной маленькой квартирке Мэри, а завтра - обратно на Бейкер–стрит, пока она будет на ночном дежурстве. Может быть, он останется еще на одну ночь, если у нее появятся другие дела. Джон словно наша совместная собственность или ребенок, который мечется между не-совсем-полюбовно разошедшимися родителями. У каждого из них есть его зубная щетка. Уступка. Полнедели, каждые вторые выходные. Приемлемое перемирие.
Ночи без Джона – сплошное уныние. Темно (никто не зажжет лампу), холодно (никто не включит обогреватель и не пожалуется на радиаторы, не откроет дымоход и не растопит камин, не накинет мне плед на ноги с озабоченным видом или сокрушенным вздохом) и тихо (никакого ужасного телевизора, случайного разговора, мягкого звука ровного дыхания; никакого покашливания или шороха страниц; никакого шума закипающего чайника и предложения чая; не слышно трения джинсов, которое ни с чем не спутать, когда он складывает ногу на ногу). Впервые за долгие годы у меня нет ни малейшего желания сыграть на скрипке (теперь только для него). Отсутствие слушателей (кроме меня самого) раньше расценивалось как удача. Теперь все по-другому.
Мой бутылек с кокаином исчез; до конца не уверен, кого за это благодарить: Джона или Майкрофта. (Навскидку, Майкрофта. Джон, скорее всего, не удержался бы и отчитал меня, если бы нашел его, в то время как Майкрофт, у которого больше шансов найти мои самые секретные тайники, скорее всего, ни в коем случае не признается в тайном проникновении в квартиру. Незаметное исчезновение запрещенного вещества: читай – Майкрофт). Возможно, оно и к лучшему. Кайф еще более мимолетен, чем мне запомнилось, а следующий день необычайно отвратителен. Я позабыл. Боль – не то, о чем человеческий мозг хранит долгую память. (Этот факт в некотором роде доставляет мне слабое утешение.)
Всегда можно достать еще (если необходимо). Жду подходящего момента.
Поездки в такси без Джона привычны, но неуютны. Пустое сиденье слева заставляет вселенную странно крениться вправо (нет больше никакого «лево», оно грубо удалено): постоянное напоминание утраты. (Временной. Завтра я верну его обратно. Завтра он будет сидеть рядом, вселенная вернется на круги своя, а он будет слушать меня и говорить, что я замечательный и удивительный, и постоянная тупая боль внутри утихнет.)
Такси мчится со скоростью, несколько превышающей ту, с которой движется остальной поток (значительно превышающей указанную на знаке, но все мы знаем, что это всего лишь рекомендация). Допустимо; скорое прибытие стоит возросшего риска моему здоровью и безопасности. Все риски, существенные (прыжки с крыши, погони за вооруженными преступниками по темным аллеям, взлом и проникновение, мои инъекции) и несущественные, кажутся намного более приемлемыми, когда Джона больше нет рядом. Никогда не замечал, насколько одно только его присутствие меняет мое поведение. (В чем причина того, что сейчас я подвергаю себя большим рискам: в том, что я теперь не в ответе за безопасность Джона, или в том, что мне нет дела до моей собственной? Или и то, и другое? Буду ли я более осторожным в те дни, когда он со мной, и возвращаться к опасному и рискованному образу жизни, когда его не будет рядом? Русская рулетка).
Нет никакого четкого расписания, прикрепленного к холодильнику. Иногда Джон появляется совершенно неожиданно – сюрприз (самый лучший из всех). Мэри работает в ночь три раза в неделю (правда; легко проверить). Она посещает книжный клуб (правда, хоть и не регулярно) и ночь бриджа с друзьями (тоже правда; иногда). А еще есть книжные распродажи, благотворительные вечера, подмена коллег на сменах, звонки от воюющих членов кафедры, немного часов репетиторства (невозможно проверить). Она волонтер в приюте для бездомных (совершенно точно, но нет никаких закрепленных часов и прямого контроля посещений – сложно подтвердить впоследствии). Она живет насыщенной жизнью (полной возможных оправданий, правдоподобных алиби), и эта ее насыщенность оставляет Джону достаточно времени, чтобы возвращаться на Бейкер–стрит (ко мне) и удовлетворять свою потребность в острых ощущениях (потребность во мне). Мэри живет жизнью серийной прелюбодейки, даже когда не изменяет. Она из тех женщин, которые никогда не потеряют свой телефон, и которые никогда не позволят своему мужчине (Джону) увидеть их входящие сообщения, предварительно их не просмотрев. Ее нельзя подловить на слове, вычислить ее распорядок дня, и (как она думает) выследить и допросить.
Она не изменяет ему. Пока. Но когда она начнет, при ее образе жизни это будет легко скрыть. (Похоже, это неминуемо. Неотвратимо. Компульсивное* поведение).
Рассказать Джону? Как? Как поднять эту тему так, чтобы он тут же не ушел, гневно хлопнув дверью? Только если он спросит. Если он спросит, я отвечу ему. Деликатно. В общих чертах. Никаких обвинений (которые сейчас безосновательны). Возможно, предложил бы ей психотерапевта. Или душевный разговор со мной. Чего я хочу: припугнуть и заставить ее быть верной, или отпугнуть ее от Джона? (Вопрос: хочется ли мне, чтобы она изменила, разбила ему сердце, бросила его разбитым и сломленным, чтобы он вернулся ко мне, и я бы собрал его по кусочкам во второй раз? Ответ, кажется, очевиден, но все же я в искреннем замешательстве. На карту поставлено слишком многое - счастье Джона. По крайней мере, встречаясь с Мэри, он хоть какое-то время проводит со мной. С кем-то другим даже этого может и не быть.)
Ее расписание случайно и непредсказуемо (умышленно); она может заставить его вернуться в любую минуту. А я могу? Сегодня идеальная возможность это проверить. Уточняю время: двенадцатый час. Если уже не в постели (не думать об этом), то собираются. Отправляю сообщение.
Преступление в вашем районе. Может быть опасно. ШХ
Придет ли он? Сегодня ночь Мэри, ночь в Клэптоне. Тихий уютный вечерок со своей возлюбленной или приятная прогулка с опасностями и окровавленными телами? (Со мной?) Сможет ли он удержаться?
Ответ приходит незамедлительно.
Мне показалось, я слышал сирены. Ты уже там?
Улыбаюсь. Ему скучно сидеть (лежать?) там, с его дамой сердца, на подержанном диване (старой и слишком мягкой кровати)? Все может быть проще, чем я думал.
В такси. Лестрейд весь в сомнениях. Твоя помощь была бы кстати. ШХ
Пауза. Он решает, разговаривает с Мэри, извиняется за то, что не выпускает телефон из рук. Грубо, не так ли? Он пытается схитрить, но она точно все замечает. (Она же делает то же самое). Хмурится. Чувствует себя отвергнутой. Ощущает свою уязвимость, которая изводит всех патологических изменников. (Подозревает ли она о наличии скрытого напряжения между мной и Джоном? Я думаю, нет. Уверен, она и представить не может. Я не похож на ее обычных соперников).
(Я не ее соперник. Нет никакого соревнования, и никогда не было. Она победила, она победила).
Таксист включает сигнал поворота, собираясь свернуть навправо.
- Прямо, - он выглядит напуганным, будто забыл, что я здесь. – Там перекрыта дорога. Прямо, и быстрее.
Сигнал – новое сообщение от Джона. От этого по всему телу растекается удовольствие. (Закончится ли все это рано или поздно? Случится ли так, что сообщения от него будут вызывать те же эмоции, что и сообщения от остальных? Вероятно. Со временем. Чем скорее, тем лучше. Странно ли испытывать противоречивые эмоции по поводу неминуемой потери? Опасаться и желать ее. Еще больше парадоксов).
Где?
Одно слово, которое бьет по всем центрам удовольствия в моем мозгу. Отправляю адрес. Он будет там раньше меня, будет ждать меня. Предвкушение на его лице, скрытое профессиональной маской (компетентность, спокойствие, беспристрастность), и намек радостного волнения. Он будет стоять там, в твердой решимости, смешиваясь с окружающей обстановкой и ожидая меня.
Лондон ускользает. Чрезмерные его звуки тают в приглушенном окружающем шуме. (Джон меняет мир вокруг меня даже по ту сторону сообщения. Невероятно, какой властью надо мной наделяет его мой собственный разум).
Кажется, Андерсон и Донован поссорились.
Улыбаюсь. Он уже там. Совсем немного времени ушло на то, чтобы решиться, накинуть пальто, надеть ботинки и убежать. Джон продолжает наши обычные тихие разговоры любыми доступными средствами. Мой Джон.
Превосходная дедукция! Андерсон не хочет уходить от жены. Салли настаивает. ШХ
Ага. Она могла бы заняться чем-то более полезным.
Такси тормозит у полуразрушенного дома. Оглядываюсь вокруг; сердце бешено стучит.
Внезапно: Джон не один. Он взял с собой Мэри. (Зачем?) Она осматривает место преступления со сдержанным любопытством. Турист. Вспышка гнева: зачем Джон испортил место преступления своей пассией? При таком раскладе я не смогу сохранить хорошие воспоминания об этом убийстве. Плачу таксисту, выхожу из машины. Лестрейд смотрит на меня с облегчением.
- Шерлок! – он машет мне рукой. Салли закатывает глаза. Заставляю себя повернуться и встретиться взглядом с Джоном. Мэри идет позади него.
- Добрый вечер, Джон, – формальности душат меня, но присутствие Мэри заставляет чувствовать себя неуверенно, некомфортно.
- Мэри, - киваю – я знаю, как быть вежливым. – Ты тоже интересуешься преступлениями?
- Да не особенно, - она морщит нос. Определенно, она мне не нравится. Она приобнимает Джона и задерживает ладонь на его бедре.
Ревность – распространенный мотив для многих преступлений, так что мне давно известно о ее мощи и силе, но испытать это вот так: раскаленное клеймо переплетающихся эмоций, обжигающих меня и сдавливающих горло, просто неописуемо. Нужно будет потом хорошенько проанализировать полученный опыт и применить знания, что я извлек в этот напряженный момент, в моих дальнейших дедуктивных умозаключениях. Ревность, должно быть, еще более распространенный мотив, чем я предполагал; скорее всего, я не распознал его во многих прошлых делах. (Джон, зачем ты так со мной?)
Маленький клэптонский домишка, сегодняшнее место преступления, изобилует запахами; четыре разных освежителя воздуха (жуть), свежая краска на стенах в гостиной (нанесена менее двух часов назад), очиститель для ковра, газ и яблочная шарлотка в духовке. Криминалисты собирают вещдоки в специальные пакеты (бесполезно). Во дворе куча полусожженных листьев.
- Он избил меня и ушел, - говорит женщина. – Вы должны найти его, арестовать! Да как он посмел!
Мэри сидит рядом с ней и мягко успокаивает, поглаживая по голове. Полна сочувствия. Джон осматривает повреждения: свежая царапина на скуле, разбитый нос, сломанный палец. Ничего серьезного. У нее пара синяков вокруг глаз и четыре идеальные царапины на плече. Она показывает гематому на животе (гордо). Лейстрейд правильно делает, что сомневается. Кровоподтек идеально соотносится с одним из углов стула на кухне (нанесла сама). Синяки вокруг глаз: следы на щеках говорят о том, что они появились в результате многократного столкновения с дверью (сама). Осматриваю дверь в кухню: следы ее крови. Открываю духовку: яблочный пирог. Духовка сияет чистотой. Банка краски в шкафу, кисть недавно промыта. Переключаюсь на подвал: газ. Плесень. Из-за этих ароматов не смогу почувствовать ни единого запаха после - издевательство над органами чувств. Глаза слезятся от вони. Захлопываю дверь.
- Пирог пригорает, - Мэри пересекает кухню с окровавленным полотенцем в руках. - Разве они не собираются ее арестовать?
- За пригоревший пирог? – я отзываюсь. Любопытно.
- За убийство мужа, конечно, - она полощет полотенце в раковине и выжимает. – Я думаю, его тело спрятано в подвале или где-то еще. Ты проверял?
Взгляд искоса. Она меня удивила. Я, было, подумал, что эта маленькая бытовая сцена собьет ее с толку, что ее собственный отчаянный стыд не позволит раскрыть такую очевидную измену. Видимо, нет. (Женщина сняла обручальное кольцо, бросила его в стену. Под диваном презерватив, в бачке для мусора пара кроссовок. Произошедшее так очевидно.)
Мэри приподнимает бровь. Ждет от меня ответа, но я пока молчу. Будто игра в кошки-мышки. Снова она воспринимает это как вызов.
- Разве не ясно? Она покрасила стены. Кто красит стены, когда на тебе места живого нет? Она точно это сделала, чтобы спрятать улики. Брызги крови? Следы выстрела? Что-то еще.
Не совсем так, но неплохая гипотеза. Определенно, лучше, чем у Андерсона.
Значит, Мэри неглупа. Скорее наоборот. Ну конечно. Джон восхищается умственными способностями. (Уже осведомлен об этом). Ей пригодился ее ум во многих ситуациях: сокрытие своих многочисленных измен (несомненно), получение ряда стипендий (три ученых степени: две уже получены, одна еще нет), манипулирование начальником, чтобы тот оставил удобный гибкий график, который ей так нужен. Возможно, при иных обстоятельствах мы могли бы стать друзьями. (Слишком громкое слово). Коллегами? В общем, мы могли бы стерпеть друг друга.
Она в футболке и джинсах – недостаточно для этого холодного и сырого вечера. Ей пришлось быстро одеваться, и она схватила то, что было ближе к кровати. (Ее одежда лежала на полу; Мэри не так привередлива в одежде, как я, и не так аккуратна и опрятна, как Джон. Ему нужен кто-то, за кем нужно прибирать: прослеживаю цепочку). Джон поднял ее с постели и потащил на место преступления. Представляю: Мэри в кровати, в объятиях Джона, ее каштановая макушка под его подбородком. Занимались ли они сексом? (Вероятно). Он отодвигается, чтобы посмотреть новое сообщение. Он подумал обо мне. (Правда? Конечно, правда.) Они спорили? Она сопротивлялась? Она здесь, чтобы укрепить свои позиции, напомнить мне, что сегодня ее ночь, а не моя? Она пристально смотрит на меня, ждет подтверждения или опровержения своей гипотезы. На ее лице ни следа злости. (Я совершенно точно не ее соперник). Одариваю ее полуулыбкой, почти искренней.
- Интересно, - все, что я пока отвечаю.
- Ты думаешь иначе? - она складывает руки на груди.
Не отвечаю. Направляюсь обратно в гостиную, где Джон убаюкивает женщину, гладит ее по голове и успокаивает. Она плачет (притворяется – без слез, но громко).
- Ну, - я присаживаюсь на колени перед ней и Джоном. Его колено, обтянутое джинсой, прямо передо мной. Кладу сверху ладонь, будто для поддержки. Он смотрит на меня невозмутимо, с легким любопытством. Его тепло проходит через мои холодные пальцы и растекается по телу. Джон. (Я скучаю). Он поглаживает ее по голове. На лице, наполовину скрытом от меня, ни слезинки. – Скажите, - пытаюсь говорить как можно мягче, - куда вы спрятали тела?
Она замирает, фальшивый плач прекращается. Она в шоке. Ее поймали с поличным. Триумф.
- Тела…во множественном числе? – Лестрейд. Ну конечно, во множественном. Муж и его любовник, которых наш убийца прервал посреди действа на полу гостиной. (Ее друг? Возможно.) Сейчас оба мертвы. Отравлены газом в подвале и выволочены из дома. (Куда? В сад? В какую-нибудь темную аллею неподалеку? В мусорный бак?) Неверность убивает. Интересно, понятен ли Мэри намек. Воспринимает ли она его как предупреждение? Вероятно. Невозможно спрятать один запах за семнадцатью остальными. Истинные доказательства всегда сильнее всей лжи, которой они припорошены.
Мэри заметно нервничает, пока я перечисляю улики и делаю закономерный вывод. Женщина вскрикивает, когда на нее надевают наручники и ведут в патрульную машину. Я едва слышу (хлопает дверь, рации шипят и пищат – звуки, как убаюкивающая музыка, белый шум). Джон приглушает звуки окружающего мира, пока мое внимание сконцентрировано на нем. У него свое магнитное поле (притягивает меня). Нас трое; идем к главной дороге. Стук подошв по тротуару.
- Он ей изменял, - произносит Джон. Мэри поеживается. Потрясающе. Лицо Джона ясное: он сочувствует, но не испытывает (личной) озабоченности. Она ему не сказала. Пока нет. Хочет, но пока этого не сделала. (Как он отреагирует? Что он скажет?) – С ее лучшим другом, не меньше.
- Да, - я сдерживаюсь, чтобы не сказать еще что-нибудь. Три брака, Джон. Ты же знаешь про три брака. Думаешь, четвертый будет особенным? Как такое возможно?
- Тем не менее, совершенно не оправдывает убийство, - Мэри пытается защищаться; заметит ли Джон? Обнимает себя руками, будто ей холодно. (Это не так.)
- Нет, - произносит он. (Не замечает). – Но все же. Видимо, она была очень потрясена. Перекрасила стены впопыхах.
- Краска нужна была, чтобы замаскировать запах газа, - объясняю я. Разве не понятно? – И сожженные листья, и освежитель воздуха, и пирог.
- Ничего не скроешь пирогами, - отзывается Мэри. Джон и я переглядываемся и начинаем смеяться. Через мгновение к нам присоединяется Мэри.
Похоже, она не так уж и плоха.
Они приглашают меня в обшарпанную квартирку выпить, но я отказываюсь. Не хочу видеть их в быту, с меня хватит и того, что я могу это отчетливо представить. Я буду сидеть в кресле; они будут сидеть в обнимку на диване, покачивая в руках бокалы вина. Нет. Лучше не надо. Я вижу, как Джон идет с ней домой, его рука на ее талии. Вдруг он оглядывается, чтобы увидеть, как я наблюдаю за ними. Глаза в тени.
Я иду по Клэптону, погруженный в свои мысли, пока не начинается основательный дождь. Сигнал – новое сообщение. Проверяю: от Джона. Снова это физическое возбуждение при виде его имени.
Спасибо.
За что? ШХ
За то, что позволил ей прийти. Я это ценю. Ей было приятно. Ты был добр к ней.
Правда? ШХ
Думаю, она тебе понравится, когда ты узнаешь ее поближе. Надеюсь.
Пауза. Не знаю, что ответить.
Вы оба для меня много значите, ты же знаешь.
Начинаю писать ответ, что-то вроде «Конечно, Джон» или «Почему ты еще не спишь?», но прежде чем я выбираю что-то одно, от Джона приходит новое сообщение.
Я скучаю.
Это удар под дых. Почему? Мы же только что виделись. Он увидит меня завтра; наверное, мы весь вечер будем смотреть ужасный фильм или какую-нибудь викторину по ТВ. Он встречается со мной раз в несколько дней и каждые вторые выходные. Но я понимаю, что он имеет в виду. Недостающий фрагмент. Почему он говорит мне это сейчас, почему он не боится (он боялся раньше, на крыше, в кровати, когда моя ладонь была на его бедре)? Ее волосы щекочут спину, слышно ее тихое дыхание на другой половине кровати. Его гетеросексуальное будущее бесспорно, и это его успокаивает. Он говорит подобные вещи и разрывает мое сердце на части (снова). Жму на клавиши, набираю ответ - совсем не то, что мне хотелось бы сказать, что мне следовало бы сказать, если бы я позволил себе немного поразмыслить над этим. Но звуки просыпающегося Клэптона заполняют мои уши, а затем и мозг: гул машин, какие-то парни мочатся на стену и смеются, где-то разбилась бутылка. Больно.
Я тоже по тебе скучаю. ШХ
*Навязчивое поведение, т.е. такое состояние психики, когда у личности возникает навязчивое желание совершать какие-либо действия. Бывает две разновидности: обсессивно-компульсивное расстройство и наркотическая зависимость.
URL записи
@темы:
рекомендации,
тексты,
шерлок,
перепост
-
-
02.04.2012 в 23:12-
-
03.04.2012 в 00:40-
-
03.04.2012 в 00:51-
-
03.04.2012 в 00:58