19.10.2011 в 20:42
Пишет капитан треники:концерт по вторничным заявкам продолжается, сегодня у нас ангст. конечно, эр вышел с натяжкой, и вообще больная нца получилась, но всё же смею лелеять надежду, что оно понравится.) а, ну и насчет атмосферности не уверен. оно всё сумбурное, смешанное и невычитанное, но я старался.
для есенка.: депрессняк у майкло, и чтобы так атмосферно как и во всех твоих фиках. и, если можно, R.))
читать дальше
Yes I know we could
So shall we?
From the very first time
I could see in your eyes
They showed me everything
I need was waiting
Мир монохромен, дома присыпаны пеплом. Майкл прижимается щекой к холодному окну, дыхание тут же оседает влажным на стекле. Небо третий день грозит разразиться снегом или хотя бы дождем, но ничего не происходит. Всё замерло, застыло, застопорилось, заебало, проще задохнуться, чем ощущать сразу столько слов на «з». Фассбендер забирается в несвежую постель, которую за неделю не удосужился заправить ни разу. Простыни пропитаны потом: ему снятся кошмары, такие, от которых просыпаешься с воем, а потом ещё долго не можешь заснуть, ворочаешься. Пепел прямо на простынях, на одеяле несколько сигаретных ожогов. И на коже тоже: Майкл тушит окурки о локти, преимущественно о внутреннюю их сторону, там больше обжигает.
- Майкл, я никак не могу, - голос Джеймса глухой, далекий, прорывается сквозь страшные помехи, напоминающие белый шум. – Майкл, Майкл, как у тебя дела? Фассбендер, черт, связь пропадает…
- Приезжай, - говорит Майкл коротким гудкам в трубке. – Приезжай, пожалуйста.
Коробки из-под съеденной пиццы Фассбендер выставляет за дверь, а когда стучит недовольная горничная, накрывается одеялом с головой. Его нет, его совершенно точно нет.
«Майки, ты в порядке?» - вопрошает смс-сообщение от Макэвоя.
«Да» - не колеблясь набирает Майкл. С десяток «Приезжай», «Не могу больше» и «Пожалуйста» томятся в черновиках, скапливаются там, как гной в нарывающей ране. Из них двоих – это не Майкл будет ныть и выглядеть жалким, нет.
Мир монохромен даже тогда, когда начинает идти снег: сонные ленивые белые мухи, жирные и холодные, если под них подставить лицо. Снежинки приходится размазывать по щекам, как пепел. На улицу он выходит впервые за неделю: легкие не по погоде ботинки хрустят по замерзшему асфальту, руки в карманах пальто сжимаются в кулаки. Лень даже курить, слишком холодно, слишком не хочется делать вообще ничего. Случайный прохожий шарахается от Майкла.
«Она скоро уедет, и я к тебе сразу» - пишет Джеймс.
У Джеймса жизнь есть, а Майкл свою остановил и ждет чего-то. Это до досадного обидно, хочется написать какую-нибудь глупость, послать Джеймса ко всем чертям. Но желание увидеть, уткнуться носом в ладонь, как делают верные псы – оно сильнее. Оно засело где-то внутри Майкла и не желает уходить, таять, выветриваться. Его не берет алкоголь, не берут крепкие сигареты, не берет боль от затушенного о кожу окурка или глубоко пореза опасной бритвой в опасном месте под подбородком. Синеглазое рыжее желание с веснушками, напоминающими о солнце, которого Майкл не видел уже черт знает сколько.
- Майки, - зовет Джеймс через помехи. Фассбендер прижимает трубку к уху плечом, сидя на кухонном столе и разглядывая разбитую чашку: белые эмалевые осколки, коричневые подтеки от кофе на полу. – Майки, ещё пару дней.
Майки. Когда Джеймсу его жалко, он всегда так говорит. Будто раненную собаку подзывает, жалкую, продрогшую на всех ветрах, кожа да кости. Впрочем, то, что показывает Фассбендеру зеркало ничем не лучше. Майки. Ну прямо ебаное счастье, еб вашу мать.
Он ждет пару дней, потом ещё пару. Потом ещё. Время плавится, растягивается, и Майклу кажется, будто он проживает один бесконечный день. Он ходит босиком по кухне, по осколкам, и даже замечает не сразу, а когда замечает, то просто идет в ванную, выверчивает краны и становится на гладкую белую поверхность, наблюдая, как кровь смешивается с водой.
- Майки, - стонет Джеймс в каком-то из тысячи подобных снов. Макэвой выгибается и кричит, и повторяет, как заведенный его имя, точнее, ту версию его имени, которая Майклу не нравится, от которой тошнит и хочется впечататься в стену со всей дури. Майкимайкимайки. Проснуться, втрахивая себя в подушку, сильно, прижимаясь пахом. Это всё похоже на зацикленную запись, которая прокручивается снова и снова, долбясь в мозг, сводя с ума.
Зачем-то он принимается думать о том, как Джеймс трахает Анну Мари. Представлять, как именно они это делают, и какое у него при этом выражение лица. Интересно, он также блядски стонет, когда кончает? Также шепчет ей всякую похабщину? Дожили. В какой-то момент Майклу придется крепко обхватить голову ладонями, зажмуриться. Очевидно, что-то нужно делать, потому что он начинает ненавидеть всех. Себя, Джеймса, его жену, даже его ребенка, который, в общем-то, ни в чем не виноват. Никто ни в чем не виноват, по большому счету, но Фассбендер всё равно не может нормально дышать, от злости, ревности, безысходности.
Дорожные огни слепят уставшие глаза, когда Майкл ведет машину. Девчонка, которую он цепляет где-то в баре, кажется, не узнает его, или очень искусно притворяется. Тем лучше. Как по заказу, она рыжая, много смеется, а веснушками усыпано всё лицо. Спасибо, космос, думает Майкл, задирая на ней юбку, прижимая лицом к тонкой стене туалетной кабинки. Трахает размашисто, ни о чем не думая. Сильно дергает за волосы, наматывая их на кулак.
- Эй, мне больно, - кажется, она всхлипывает, и Майкл отпускает. Кончить не получается, Фассбендер с горькой иронией думает о том, что чертов Макэвой сделал его импотентом.
Джеймс сидит на небольшой спортивной сумке под его, Майкла дверью. Растрепанный, уставший после перелета, сонный.
- Допился, - бормочет Фассбендер, припадая плечом к двери, а Джеймс тут же вскакивает, виснет на нём так, что они чуть оба не валятся на пол. – Галлюцинации.
Ловит руку Джеймса, утыкается носом, именно так, как хотел. От ладони Джеймса пахнет присыпкой, корицей и чем-то домашним, уютным, теплым. Майкл морщится.
- Майки, - Джеймс гладит его, зарывается пальцами в волосы. – Давай зайдем, а то увидят.
- Давай, - резонно соглашается Фассбендер. – Ты точно не кажешься?
Джеймс забирает у Майкла ключи, отпирает дверь сам, потому что у Фассбендера руки трясутся, и ключ царапает замок.
- От тебя женскими духами пахнет, - Джеймс бросает сумку на пол, зажигает свет, оглядывается. – Господи, Майкл, что за хренотень ты тут развел?
Майкл спотыкается, смеется хрипло.
- Я трахал рыжую бабу, - говорит почему-то шепотом. – Рыжую.
Джеймс не слушает, тащит Майкла в спальню, толкает на грязные простыни. За окном сонные мухи продолжают летать в желтом свете фонарей. У Майкла глаза горят как у сумасшедшего, и Джеймс кусает его за щеку, потом за нижнюю губу. Фассбендер тихо рычит, кусаясь в ответ, ставя синяки на Джеймсовых руках, локтях, спускаясь ниже. Это похоже на драку, они пихают друг друга, по очереди оказываясь сверху. Вот Джеймс давит коленкой на грудь Майкла, а потом Майкл, извернувшись, вжимает Макэвоя лицом в простынь, кусая за загривок. Они даже не могут оторваться друг от друга, чтобы раздеться: придавливая Джеймса всем своим весом, Майкл трется пахом о его задницу, туго обтянутую джинсовой тканью, толкается, дергает бедрами, ерзает, и Джеймс ерзает в такт, задыхаясь, поворачивая голову, чтобы посмотреть и тут же получая поцелуй.
- Сними чертовы джинсы, - стонет Джеймс, вдыхая острый запах пота. – Сними.
Майкл послушно спускает его джинсы, потом свои. Крепко сжимает бледные ягодицы, давит пальцами, мнет, трет между ними, подтягивает Макэвоя к себе поближе.
- Давай уже, - Джеймс сам подставляет задницу, оттопыривает её, и Майкл входит, чувствуя как тугой жар тут же обхватывает его член, сжимаясь вокруг.
Внутри узко, тесно, больно, но хорошо.
- Нравится? – Майкл двигается быстро, резко, рвано. – Нравится, а?
Джеймс только коротко стонет в ответ, подмахивая, изо всех сил пытаясь не позволить своим коленям окончательно разъехаться в стороны.
Утро по-прежнему серое, а сонные белые мухи из больших и ленивых превратились в крошечных, юрких. Джеймс, уже успевший одеться, лежит поверх одеяла лохматый, с красными глазами.
- Девять, - говорит он, спуская закатанные рукава обратно.
- Пятнадцать, - тихо отвечает Майкл, закончив подсчитывать сигаретные ожоги на своей коже. – Я круче.
Вздрагивает, когда мягкие теплые губы Джеймса касаются внутренней стороны локтя, прижимаются к не зажившим ещё ожогам. Майкл знает, что Джеймс хочет сказать чертово "Майки" снова, потому торопливо наклоняется, прижимается губами к его рту.
- Уедешь, - шепчет тихо-тихо, на пределе слышимости Фассбендер. - А я всё равно буду...
- Что... будешь? - Джеймс тяжело дышит, ловит Майкла за запястья.
- Ждать тебя буду.
URL записидля есенка.: депрессняк у майкло, и чтобы так атмосферно как и во всех твоих фиках. и, если можно, R.))
читать дальше
Yes I know we could
So shall we?
From the very first time
I could see in your eyes
They showed me everything
I need was waiting
Мир монохромен, дома присыпаны пеплом. Майкл прижимается щекой к холодному окну, дыхание тут же оседает влажным на стекле. Небо третий день грозит разразиться снегом или хотя бы дождем, но ничего не происходит. Всё замерло, застыло, застопорилось, заебало, проще задохнуться, чем ощущать сразу столько слов на «з». Фассбендер забирается в несвежую постель, которую за неделю не удосужился заправить ни разу. Простыни пропитаны потом: ему снятся кошмары, такие, от которых просыпаешься с воем, а потом ещё долго не можешь заснуть, ворочаешься. Пепел прямо на простынях, на одеяле несколько сигаретных ожогов. И на коже тоже: Майкл тушит окурки о локти, преимущественно о внутреннюю их сторону, там больше обжигает.
- Майкл, я никак не могу, - голос Джеймса глухой, далекий, прорывается сквозь страшные помехи, напоминающие белый шум. – Майкл, Майкл, как у тебя дела? Фассбендер, черт, связь пропадает…
- Приезжай, - говорит Майкл коротким гудкам в трубке. – Приезжай, пожалуйста.
Коробки из-под съеденной пиццы Фассбендер выставляет за дверь, а когда стучит недовольная горничная, накрывается одеялом с головой. Его нет, его совершенно точно нет.
«Майки, ты в порядке?» - вопрошает смс-сообщение от Макэвоя.
«Да» - не колеблясь набирает Майкл. С десяток «Приезжай», «Не могу больше» и «Пожалуйста» томятся в черновиках, скапливаются там, как гной в нарывающей ране. Из них двоих – это не Майкл будет ныть и выглядеть жалким, нет.
Мир монохромен даже тогда, когда начинает идти снег: сонные ленивые белые мухи, жирные и холодные, если под них подставить лицо. Снежинки приходится размазывать по щекам, как пепел. На улицу он выходит впервые за неделю: легкие не по погоде ботинки хрустят по замерзшему асфальту, руки в карманах пальто сжимаются в кулаки. Лень даже курить, слишком холодно, слишком не хочется делать вообще ничего. Случайный прохожий шарахается от Майкла.
«Она скоро уедет, и я к тебе сразу» - пишет Джеймс.
У Джеймса жизнь есть, а Майкл свою остановил и ждет чего-то. Это до досадного обидно, хочется написать какую-нибудь глупость, послать Джеймса ко всем чертям. Но желание увидеть, уткнуться носом в ладонь, как делают верные псы – оно сильнее. Оно засело где-то внутри Майкла и не желает уходить, таять, выветриваться. Его не берет алкоголь, не берут крепкие сигареты, не берет боль от затушенного о кожу окурка или глубоко пореза опасной бритвой в опасном месте под подбородком. Синеглазое рыжее желание с веснушками, напоминающими о солнце, которого Майкл не видел уже черт знает сколько.
- Майки, - зовет Джеймс через помехи. Фассбендер прижимает трубку к уху плечом, сидя на кухонном столе и разглядывая разбитую чашку: белые эмалевые осколки, коричневые подтеки от кофе на полу. – Майки, ещё пару дней.
Майки. Когда Джеймсу его жалко, он всегда так говорит. Будто раненную собаку подзывает, жалкую, продрогшую на всех ветрах, кожа да кости. Впрочем, то, что показывает Фассбендеру зеркало ничем не лучше. Майки. Ну прямо ебаное счастье, еб вашу мать.
Он ждет пару дней, потом ещё пару. Потом ещё. Время плавится, растягивается, и Майклу кажется, будто он проживает один бесконечный день. Он ходит босиком по кухне, по осколкам, и даже замечает не сразу, а когда замечает, то просто идет в ванную, выверчивает краны и становится на гладкую белую поверхность, наблюдая, как кровь смешивается с водой.
- Майки, - стонет Джеймс в каком-то из тысячи подобных снов. Макэвой выгибается и кричит, и повторяет, как заведенный его имя, точнее, ту версию его имени, которая Майклу не нравится, от которой тошнит и хочется впечататься в стену со всей дури. Майкимайкимайки. Проснуться, втрахивая себя в подушку, сильно, прижимаясь пахом. Это всё похоже на зацикленную запись, которая прокручивается снова и снова, долбясь в мозг, сводя с ума.
Зачем-то он принимается думать о том, как Джеймс трахает Анну Мари. Представлять, как именно они это делают, и какое у него при этом выражение лица. Интересно, он также блядски стонет, когда кончает? Также шепчет ей всякую похабщину? Дожили. В какой-то момент Майклу придется крепко обхватить голову ладонями, зажмуриться. Очевидно, что-то нужно делать, потому что он начинает ненавидеть всех. Себя, Джеймса, его жену, даже его ребенка, который, в общем-то, ни в чем не виноват. Никто ни в чем не виноват, по большому счету, но Фассбендер всё равно не может нормально дышать, от злости, ревности, безысходности.
Дорожные огни слепят уставшие глаза, когда Майкл ведет машину. Девчонка, которую он цепляет где-то в баре, кажется, не узнает его, или очень искусно притворяется. Тем лучше. Как по заказу, она рыжая, много смеется, а веснушками усыпано всё лицо. Спасибо, космос, думает Майкл, задирая на ней юбку, прижимая лицом к тонкой стене туалетной кабинки. Трахает размашисто, ни о чем не думая. Сильно дергает за волосы, наматывая их на кулак.
- Эй, мне больно, - кажется, она всхлипывает, и Майкл отпускает. Кончить не получается, Фассбендер с горькой иронией думает о том, что чертов Макэвой сделал его импотентом.
Джеймс сидит на небольшой спортивной сумке под его, Майкла дверью. Растрепанный, уставший после перелета, сонный.
- Допился, - бормочет Фассбендер, припадая плечом к двери, а Джеймс тут же вскакивает, виснет на нём так, что они чуть оба не валятся на пол. – Галлюцинации.
Ловит руку Джеймса, утыкается носом, именно так, как хотел. От ладони Джеймса пахнет присыпкой, корицей и чем-то домашним, уютным, теплым. Майкл морщится.
- Майки, - Джеймс гладит его, зарывается пальцами в волосы. – Давай зайдем, а то увидят.
- Давай, - резонно соглашается Фассбендер. – Ты точно не кажешься?
Джеймс забирает у Майкла ключи, отпирает дверь сам, потому что у Фассбендера руки трясутся, и ключ царапает замок.
- От тебя женскими духами пахнет, - Джеймс бросает сумку на пол, зажигает свет, оглядывается. – Господи, Майкл, что за хренотень ты тут развел?
Майкл спотыкается, смеется хрипло.
- Я трахал рыжую бабу, - говорит почему-то шепотом. – Рыжую.
Джеймс не слушает, тащит Майкла в спальню, толкает на грязные простыни. За окном сонные мухи продолжают летать в желтом свете фонарей. У Майкла глаза горят как у сумасшедшего, и Джеймс кусает его за щеку, потом за нижнюю губу. Фассбендер тихо рычит, кусаясь в ответ, ставя синяки на Джеймсовых руках, локтях, спускаясь ниже. Это похоже на драку, они пихают друг друга, по очереди оказываясь сверху. Вот Джеймс давит коленкой на грудь Майкла, а потом Майкл, извернувшись, вжимает Макэвоя лицом в простынь, кусая за загривок. Они даже не могут оторваться друг от друга, чтобы раздеться: придавливая Джеймса всем своим весом, Майкл трется пахом о его задницу, туго обтянутую джинсовой тканью, толкается, дергает бедрами, ерзает, и Джеймс ерзает в такт, задыхаясь, поворачивая голову, чтобы посмотреть и тут же получая поцелуй.
- Сними чертовы джинсы, - стонет Джеймс, вдыхая острый запах пота. – Сними.
Майкл послушно спускает его джинсы, потом свои. Крепко сжимает бледные ягодицы, давит пальцами, мнет, трет между ними, подтягивает Макэвоя к себе поближе.
- Давай уже, - Джеймс сам подставляет задницу, оттопыривает её, и Майкл входит, чувствуя как тугой жар тут же обхватывает его член, сжимаясь вокруг.
Внутри узко, тесно, больно, но хорошо.
- Нравится? – Майкл двигается быстро, резко, рвано. – Нравится, а?
Джеймс только коротко стонет в ответ, подмахивая, изо всех сил пытаясь не позволить своим коленям окончательно разъехаться в стороны.
Утро по-прежнему серое, а сонные белые мухи из больших и ленивых превратились в крошечных, юрких. Джеймс, уже успевший одеться, лежит поверх одеяла лохматый, с красными глазами.
- Девять, - говорит он, спуская закатанные рукава обратно.
- Пятнадцать, - тихо отвечает Майкл, закончив подсчитывать сигаретные ожоги на своей коже. – Я круче.
Вздрагивает, когда мягкие теплые губы Джеймса касаются внутренней стороны локтя, прижимаются к не зажившим ещё ожогам. Майкл знает, что Джеймс хочет сказать чертово "Майки" снова, потому торопливо наклоняется, прижимается губами к его рту.
- Уедешь, - шепчет тихо-тихо, на пределе слышимости Фассбендер. - А я всё равно буду...
- Что... будешь? - Джеймс тяжело дышит, ловит Майкла за запястья.
- Ждать тебя буду.